Тропой Койота: Плутовские сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

Не помня себя от ярости и горя, она швырнула в Зиллу тем, что оказалось в руке. Но Зилла без всяких затруднений поймала глиняную чашку и бросила ее об пол. Чашка разлетелась на дюжину осколков, а наполнявшая ее пустота выплеснулась – прямо на юбки и ноги Зиллы. Да, пустая чашка оказалась отнюдь не пустой, а, так сказать, наполненной пустотой, и пустоты в ней поместилось немало.

Озма спрятала лицо в ладонях. Видеть довольную мину матери было просто невыносимо.

– О, взгляни! – воскликнула леди Фраликс, но тут же умерила тон, заговорила мягче. – Взгляни, что ты сделала, Озма. Взгляни, как она прекрасна.

Озма взглянула на мать в щелку меж пальцев. Волосы Зиллы рассыпались по плечам. Она и вправду стала такой красивой, что трудно было смотреть на нее прямо. Вымокшее в пустоте, в небытии, скромное серое платье прислуги сверкало, словно сотканное из серебра.

– О-о, – выдохнула Зилла. – О-о!

Пальцы Озмы сами собой сжались в кулаки. Уткнувшись взглядом в пол, она вспоминала констебля из Абаля. Как он обещал любить ее и вовеки хранить ей верность. Как он погиб в приемной абальского дома Зиллы. С каким изумлением на лице умирал. Как его духу пришлось что есть сил цепляться за Зиллину ленту, чтобы не унесло сквозняком…

– Озма, – заговорила Зилла, чихнув раз-другой. – Озма, взгляни на меня. Когда-то я позабыла, кто я, и перестала быть собой, но теперь я – снова я. Благодаря тебе, Озма. Ты принесла мне именно то, что нужно. Все это время я спала, а ты меня разбудила! Озма!

Голос матери звенел от счастья.

Озма не подняла взгляда. Из глаз ее покатились слезы. Коридор сиял, будто кто-то зажег в нем целую тысячу свечей, горящих холодным серебристым огнем.

– Озма. Моя маленькая Принцесса Обезьян, – позвала Зилла. – Взгляни же на меня, доченька.

Но Озма смотрела в пол. Горящей щеки коснулись прохладные пальцы Зиллы. Кто-то рядом вздохнул. Откуда-то издали донесся звон колокола. Холодный серебристый свет угас.

– Она ушла, упрямая ты девчонка, – сказала леди Фраликс. – Что ж, пожалуй, оно и к лучшему. Задержись она подольше, дом, чего доброго мог бы рухнуть нам на головы.

– Что? Куда она ушла? Почему не взяла меня с собой? Что я с ней такого сделала? – спросила Озма, утирая глаза.

Там, где минуту назад стояла Зилла, остались только черепки глиняной чашки. Леди Фраликс с трудом наклонилась и принялась подбирать их, будто величайшие драгоценности. Собрав все до одного, она завернула черепки в носовой платок и спрятала их в карман, а покончив с этим, протянула Озме руку и помогла ей подняться.

– Она ушла домой, – сказала леди Фраликс. – Вспомнила, кто она есть, и ушла.

– Кем же она была? Что значит это «кто она есть»? Почему мне никто никогда ничего не объясняет? – возмутилась Озма. Грудь ее защемило от ярости, горя и непостижимого страха. – Может, я слишком глупа, чтобы понять? Может, я – дитя неразумное?

– Твоя мать – богиня, – ответила леди Фраликс. – Я поняла это в тот же миг, как она явилась ко мне проситься на должность экономки. Пришлось смириться с постоянным мытьем полов, подметанием, чисткой ковров и так далее, и я, сказать по чести, рада, что все это кончилось. Знать, что под твоей крышей выбивает половики, готовит ужины, утюжит платья самая настоящая богиня, это нешуточное испытание для нервов!

Озме отчаянно захотелось швырнуть и разбить еще что-нибудь. Или затопать ногами, пока пол не треснет и этот дом не провалится в тартарары.

– Зилла – никакая не богиня, – сказала она. – Зилла – моя мать.

– Да, – подтвердила леди Фраликс. – Твоя мать – богиня.