Тропой Койота: Плутовские сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

После яркого солнца в пещере вижу плоховато. Стены поблескивают слюдой и «золотом дураков»[134] (ну да, еще бы!).

* * *

Все блестящее, все полосатое или пятнистое на свете принадлежит Великому Шуту Господню. Вместе с рогатыми ящерицами, совами, пронзительно визжащими среди ночи, и гремучими змеями – вы только поглядите, как они ползают боком.

В пещере едва хватит места, чтобы троим-четверым друзьям улечься рядом. Сажусь на пол, угощаюсь еще парой глотков принесенного Шуту Господню лимонада, думаю, что ему сказать.

Вскоре глаза привыкают к полутьме, и я вижу лучше.

Вижу его глаза. Блестящие, совсем как «дурацкое золото».

Губы его растянуты в вечной улыбке. Как и положено любому шуту. А уж ему-то – тем более.

Я знала, что вид его странен, но вовсе не ожидала увидеть такое. Странного цвета лицо – чуточку цвета гранита, чуточку цвета петушиного пера. А еще он куда меньше ростом, чем я думала. Я думала, чтобы творить такие вещи, нужно быть настоящим великаном. Впрочем, обрушить вниз лавину по силам даже мне. И даже Эбби.

– Ты уже стар. Как же ты все это делаешь? Как устраиваешь все эти бедствия? Вдобавок, тебе, если не ошибаюсь, очень хочется спать.

– М-м-м-м.

Нет, упрекать его ни в чем не стану. Разглядев его хорошенько – правду сказать, не слишком хорошо, но все же – я понимаю: ругань тут не поможет.

– Ты делаешь все это не ради забавы, верно? Несмотря на улыбку. Несмотря на твой смех.

– М-м-м-м.

– Твою пещеру так нелегко отыскать. Ты нарочно позволил мне найти ее, да?

– М-м-м. М-м-м.

В этом мычании явствено слышится: «Может быть».

А ведь Эбби ни разу не сказала о нем ни единого худого слова, что бы ни случилось…

Я начинаю рассказ. Рассказываю обо всем, что пришло на ум. О том, что Рэмси держит четырех огромных псов, разгуливающих по всей деревне и пугающих людей. О том, что дом Рэмси куда больше, чем нужно одному-единственному скряге и склочнику. О том, что Рэмси пронюхал, где я жила раньше, сообщил им, где я теперь, и меня могут уволочь обратно домой. И о том, что Рэмси все еще думает, будто я – мальчишка, хоть у меня и выросли груди. Наверное, ни разу ко мне не приглядывался и никогда не задумывался, отчего я из мальчишек все никак не вырасту.

Великий Шут Господень не отвечает ничего такого, чего не мог бы ответить самый обычный петух.

И тогда я прошу его – будто у меня есть право на три желания, которого у меня, конечно же, нет… Во-первых, говорю, хочу, чтобы Эбби жила той жизнью, какую заслуживает. Разве он не знаком с ней давным-давно? Разве ему на нее плевать? Ну, а во-вторых… во-вторых, речь обо мне. Не хочу, чтоб меня насильно вернули туда, где каждую неделю лупят – хоть за дело, хоть без. Третьего желания у меня нет.

– Может быть, я сумею отплатить дором за добро, – говорю я. – Могу принести тебе что-нибудь. Или чем-нибудь помочь.