– Должно быть, смерть – и то не так уныла, как наша Липара в последние дни!
Похороны мы ей устроили самые пышные, какие только смогли в нашем-то угнетенном состоянии, а мэр выделил средства для установки на городской площади памятника в ее честь. Когда ее гроб опускали в могилу, Полковник Пудинг, сидевший на насесте, поставленном рядом специально для него, встрепенулся. В уголках его кукольных глаз выступили слезы. Произнеся надгробную речь из одного слова «мама», попугай расправил крылья, взвился в воздух и скрылся из виду.
Шли дни. Настало лето, а нам по-прежнему снилось, как мы едим гороховый суп и подрезаем ногти на ногах. Казалось, ничто на свете не в силах развеять нависшего над городом заклятья. Мы ходили по улицам, будто во сне, приветствуя друг друга едва заметными кивками да вымученными улыбками. Даже огромные кудрявые облака в синем небе больше не принимали форм драконов или пиратских кораблей, как в прежние времена. И вот, когда это оцепенение сделалось невыносимым, однажды ночью кое-что произошло. Казалось бы, сущий пустяк, однако мы вцепились в него, как муравьи – в прутик, подхваченный течением бурной реки.
Милдред Джонсон засиделась допоздна за чтением недавно приобретенной книги, в коей освещались особенности яйценоскости несушек породы ломан-браун. Муж ее уже улегся спать, и дочь, Джессика, тоже. Чтение оказалось не слишком-то захватывающим, и Милдред сама не заметила, как задремала в кресле. Спустя какое-то время, ее внезапно разбудило негромкое бормотание, доносящееся из спальни дочери. Поднявшись с кресла, она подошла к полуоткрытой двери в спальню, проверить, все ли в порядке, но, заглянув внутрь, увидела в озарявшем сцену лунном луче нечто, шевелящееся на кровати, рядом с подушкой Джессики. Вначале она решила, что это крыса, и завизжала. Непонятная тварь встрепенулась, вскинула голову, и в этот момент, прежде чем незваный гость упорхнул в окно, Милдред увидела гладкое, неподвижное кукольное лицо Полковника Пудинга.
Пожалуй, возвращение попугая и не совсем обычные подробности его появления нельзя было классифицировать как нечто из ряда вон, однако странности сего происшествия хватило, чтоб вызвать в умах горожан легкое возбуждение. Где попугай прятался с самых похорон? Что может означать эта полночная весть? Может, он просто заблудился и влетел в первое попавшееся окно? Или же в его действиях имеется некая определенная, далеко идущая цель? Эти вопросы заронили пару-другую искорок в помраченное сознание липарцев. Пока весь город судил да рядил, строя догадки, Полковник Пудинг еще несколько раз был замечен в комнатах спящих городских детишек. Во время очередной воскресной проповеди пастор рекомендовал прихожанам запирать на ночь окна детских спален, и прихожане согласно закивали, но, судя по тому, что и детям, и их родителям в глубине души равно хотелось приобщиться к этой тайне, поступили в точности наоборот.
Не ограничившись сими ночными визитами, попугай начал показываться на глаза людям и среди бела дня, порхая туда-сюда над крышами домов. Один из очевидцев свидетельствовал, что утром первого понедельника летних каникул он приземлился на левое плечо Мэвис Тот и сидел там, бормоча что-то ей на ухо, все время, пока она шла от своего дома на берегу озера к банку. Все мы не сомневались: в городе что-то происходит, но что – об этом никто не имел ни малейшего понятия. Точнее сказать, никто из взрослых. Липарские дети, напротив, завели привычку шептаться, собираясь группками, но стоило рядом появиться кому-то из взрослых, немедленно умолкали. Даже отъявленные лентяи и прогульщики наподобие Альфреда Лессерта, чемпиона школы по плевкам шариками из жеваной промокашки, принялись проводить в школе дни напролет, делая вид, будто забавы ради решают математические задачи. Многие пришли к убеждению, что в городе зреет какой-то заговор. Родители исподволь пытались уломать своих отпрысков поделиться хоть чуточкой информации, но их сыновья с дочерьми лишь озадаченно взирали на отцов и матерей, притворяясь, будто не понимают, к чему те клонят, или действительно ничего особенного не зная. Мисс Тот тоже попала под пристальное наблюдение, но вместо того, чтобы как следует отвечать на вопросы, только кивала, поигрывала цепочкой, на коей носила очки для чтения, либо вымученно смеялась, если все остальное не годилось.
Интрига вокруг детей и школы служила предметом легкого интереса взрослых все лето, но, как всегда, более важные дела – бизнес, домашние хлопоты – взяли свое и полностью отвлекли внимание горожан на себя, так что пропажи из дому старых газет и пакетов с мукой никто не заметил. С приближением первой годовщины, так сказать, неявки ветра в назначенный срок мы затянули узду рассуждений о том, что может ждать нас впереди, потуже, но про себя каждый гадал: пронесется ли ветер над городом снова, сметая накрывшее город уныние, или же начало осени пройдет без происшествий, еще убедительнее доказав, что безумствам его сновидений конец, и мы останемся в этом тоскливом преддверии ада до конца дней?
Утром пятницы предпоследней недели августа я вышел к почтовому ящику и обнаружил внутри только странное послание без конверта – сложенное пополам перо попугая, вырезанное из зеленой бумаги. Развернув его, я прочел: «Полковник Пудинг приглашает вас на Праздник Ветра Сновидений». Праздник был назначен на завтра, место – городская площадь, начало – с заходом солнца. Снизу имелась приписка: «Захватите с собой только свои сновидения!». Впервые с самого конца прошлого лета я улыбнулся и понял, что совсем отвык от улыбок – настолько, что мускулы на лице слегка заныли. Забыв о собственной старости и неуклюжести, я рысцой подбежал к крыльцу и позвал Лиду. Увидев приглашение, Лида звонко рассмеялась и захлопала в ладоши.
Назавтра, перед самым наступлением сумерек, мы вышли из дому и направились к городской площади. Вечер был просто прекрасен. Солнце наполовину скрылось за западным горизонтом, окрасив небо оранжевым, розовым и лиловым, а в темной синеве над нашими головами показались белые крапинки звезд. Приятный легкий бриз уносил прочь гнус и москитов. Мы взялись за руки и шли молча. Соседи вокруг тоже покидали дома и направлялись на праздник.
Городская площадь полностью преобразилась. Оградки и фонарные столбы – сплошь увиты лентами из золотой бумаги. В южном углу, лицом к импровизированной сцене из дощатых поддонов для кирпичей, по-видимому, одолженных на местной кирпичной фабрике, расставлены ряды складных стульев. Два высоких шеста по бокам сцены поддерживают пестрый занавес, сооруженный из старых пледов, сколотых вместе булавками. Вокруг сцены расставлены шесть зажженных факелов; их мягкий свет на фоне темнеющего неба с каждой минутой становится все волшебнее и волшебнее.
Констебль Гаррет, одетый в цветастый балахон, с огромной сигарой в углу рта, с бантом на макушке, взял на себя роль капельдинера. Он выстроил нас в очередь невдалеке от зрительских мест. Все мы хвалили его наряд, говорили, что выглядит он просто чудесно, а он, как обычно, устало кивал и отвечал:
– А вы думали!
По площади деловито, озабоченно сновали липарские детишки, а возглавляла их бурную деятельность мисс Тот – с синей кожей и в парике из резиновых змей, то шепотом раздававшая указания, то склонявшая ухо пониже, чтоб выслушать вопросы и предложения учеников. Внезапно все замерли и умолкли. Тишину нарушало лишь негромкое потрескивание факелов.
– Пожалуйста, приготовьте билеты, – объявил констебль Гаррет.
Подняв руку, он указал нам путь. Прежде чем мы расселись по местам, нас препроводили к трем длинным столам, на коих были разложены разноцветные маски зверей, предметов домашней утвари, морских раковин и вообще всего, что только можно вообразить, сделанные из папье-маше. К каждой по бокам были прикреплены длинные куски проволоки, загнутые дужками, так что маску можно было надеть и носить на манер очков. Среди масок лежали и шляпы, свернутые из газет, а на краю каждого стола возвышалась груда вееров – картонных кругов на палочках.
Я остановил выбор на маске, превратившей мою голову в банку консервированных бобов, а жена надела маску курицы. Лицо Милдред Джонсон сделалось медвежьей лапой, ее муж стал ярко-желтым солнцем, Бек Харбат взял себе маску собаки, а мэр города, Джеймс Меерш-третий, отвернулся от стола в облике зеленой мартышки. Как только все перестали быть самими собой, мы разобрали веера, сели перед сценой, и праздник тут же начался. Из-за занавеса появилась мисс Тот. В руках она держала вешалку для шляп, которую поставила рядом с собой. Поприветствовав и поблагодарив всех нас за внимание, она представила собравшимся Полковника Пудинга – создателя и основателя Праздника Ветра Сновидений – и покинула сцену. Спустя мгновение над нашими головами захлопали крылья. Спустившись вниз, Полковник Пудинг уселся на вешалку для шляп, трижды пронзительно крикнул, расправил крылья, дважды кивнул головой и сказал:
– Мама, сказка о ветре сновидений. В давние-давние времена…
Сделав многозначительную паузу, он взлетел в небо. Из-за занавеса выбежала Джессика Джонсон, живо убрала со сцены вешалку, и пьеса началась.
В пьесе рассказывалось о великом волшебнике, жившем вместе с женой и дочерью в замке среди северных гор. Волшебником он был добрым, магией пользовался исключительно белой и исполнял желание всякого, кто рискнет проделать долгий нелегкий путь к его замку, при условии, что пришедший просит не за себя, а за кого-то другого. Отказывал он только тем, кто желал богатства или власти. По ходу пьесы хор самых младших детишек пел песни, в которых сообщал нам подробности жизни в замке на горной вершине. Затем над сценой запорхали белые конфетти, изображавшие снег, а заодно отмечавшие течение времени.
Настала зима, и жена волшебника, которую он очень и очень любил, захворала простудой, перешедшей в воспаление легких. Вскоре сделалось ясно, что она умирает. К каким бы чарам и заклинаниям волшебник ни прибегал, ничто не могло исцелить ее. Смерть жены опечалила и волшебника, и его дочь. Увидев, что в мире есть вещи, неподвластные его магии, волшебник начал очень тревожиться о дочери: вдруг судьба матери постигнет и ее? Перед смертью жены он обещал ей, что всегда будет любить девочку и заботиться о ее благополучии. Теперь это обязательство затмило для него все остальное; даже крохотный порез или разбитая коленка дочери причиняли ему великую душевную боль.
ebooksa