Пекло

Прозор тронул Борко за плечо. Мол, очнись. Парень поднял на него рассеянный взгляд.

— Прости, учитель… Я задумался о высоком, и…

Что значит «и» — Борко не договорил. Молодец окончательно пришел в себя.

— Ночь ти-и-и-хая была, Прозор, — убийственно разевая рот и рискуя вывихнуть челюсть, выговорил Борко. — Тишь да благодать. Всегда бы так. Я спать…

— Ложись.

Молодец, что-то невнятно бурча, завернулся в плащ и мигом уснул.

Прозор подозрительно покосился на парня. Все ли у него с головушкой ладно? Что за слова дивные вещует? В жизни Прозор не слыхал от Борко таких ласковых и мудрых (вроде бы к месту) речей.

Борко посапывал и что-то невнятно бормотал. Ладно, потом выяснит, что на парня нашло. Прозора снедало любопытство, тем более он и сам чувствовал, что во сне с ним творилось что-то удивительное. Вроде бы он видел вырубленные на большом плоском камне непонятные письмена, которые — сейчас Прозор мог бы в этом поклясться! — он ни сном ни духом раньше не ведал.

А вот в дивном сне он понимал, что говорят эти хитрые закорючки, и даже обсуждал их смысл с каким-то значительным и многомудрым старцем, а затем растолковывал понятую истину многочисленным ученикам.

В голове Прозора назойливо вертелось неслыханное им раньше слово — «пранаяма». Что оно означает, он — хоть в лепешку расшибись — не понимал. А ведь слово-то это знакомо ему! Во сне он понимал, что оно означает.

«Надо будет потом у Любомысла спросить. Может, он знает, что за „пранаяма“ такая? Приснится же!..» — богатырь покрутил головой.

Разминая затекшее со сна тело, Прозор прохаживался поодаль от места ночлега. Дрова в костре прогорали. Круг света сузился, во тьме едва угадывались очертания спящих вендов.

Милована Прозор решил пока не будить. Один покараулит. Пусть парень спит. Все за прошедшие сутки намаялись, пускай силы копят. Они понадобятся.

Вендский охотник неторопливо озирал окрестности. Острое зрения позволяло видеть все разом, не упуская даже незначительных мелочей. Впрочем, ничего необычного Прозор не углядел. С вечера ничего не изменилось: он помнил, что где росло и где что лежало. Кругом тихо и спокойно, как сказал Милован — тишь да благодать.

Если закрыть глаза, то можно подумать, что сейчас находишься в родном предутреннем лесу — а не в неведомой земле, за диковинным туманом, именуемым Радужный Путь.

Лишь под утром, далеко, на краю небес, за чернеющими обрубленными скалами вдруг ненадолго вспыхнуло синеватое сияние. Померцало немного и угасло. А потом с той стороны донесся еле слышный раскат, схожий с раскатом далекого грома. Больше ничего значительно за ночь не случилось.

Под утро, когда небо начало светлеть, Прозор растолкал Милована.

— Вставай, парень, — тихонько, чтоб не разбудить остальных, сказал он. — Понеси службу. Я в ту рощицу пойду. Зайцев давешних добуду иль иного зверя.

Молодец, зевая, встал в дозор.

Когда Добромил открыл глаза, солнце взошло уже высоко. Дул легкий ветерок. По голубому небу летели белые, схожие с овцами облака.