Фабрика #17

Неужели и я тоже забуду, что можно врать, увиливать от вопросов и извращать полуправдой ситуацию до неузнаваемости?

– Меня этот вопрос заботил мало, – признался Коренев. – Ну и кроме того, людям нравится, когда им врут.

– Неужели?! – удивился бригадир. – Не понимаю.

– Представьте, что жизнь – отвратительна и становится хуже день ото дня. Можно даже не представлять, все так и есть, – терпеливо пояснял Коренев. – Еда дорожает, зарплата не растет, жена изменяет, дети – оболтусы, на работе завал, просвета не видно и надежды на улучшение нет. И с этой горой проблем человек возвращается домой, включает телевизор или берет газетку, чтобы почитать ее вприкуску к борщу, щам или кимчхи. И спрашивается, что ему хочется прочитать-посмотреть? Правду? Правду он и так видит каждый день, тошнит от нее хуже редьки. Ему охота прочитать, что жизнь налаживается, а завтра станет лучше, нужно лишь потерпеть, перебороть временные трудности. Посмотрите на других – им вдвое хуже, чем нам. У соседа кобыла сдохла – чем не повод для радости?

– Он не догадывается, что это вранье? – удивился бригадир.

– Догадывается, конечно, знает наверняка, но ему приятно об этом не думать. Так проще жить. Когда не помнишь о проблемах, их как будто бы и нет.

– Странно у вас на большой земле.

В серости фабричного вагончика это воспринималось странным, но ничего необычного в том не было, и местные газеты с хвалебными одами Директору это подтверждали. Стоит ли Кореневу бежать отсюда, если за пределами колючей проволоки живется не лучше. Такое же вранье, но в больших масштабах.

– Я писателем мечтал стать, – сказал он почему-то.

– Получилось?

– Если бы… – протянул Коренев. – Не получилось, талантом не вышел, и трудолюбие не помогло.

– А я ведь тоже стихи писал, – вдруг сообщил бригадир.

– Вы?! – удивился Коренев. По его представлениям бригадир входил в число людей лишенных всякой чувствительности и сентиментальности.

– Я! – сказал бригадир не без гордости. – Их даже опубликовали в поэтическом сборнике.

У Коренева глаза на лоб вылезли. Как такое возможно? Суровый бесчувственный мужик в зеленой каске обскакал его на литературной ниве?! Шах и мат. Остается только найти веревку потолще и сук покрепче.

– Какой сборник?

– Наш, «Фабричные зори». В библиотеке можно взять, зеленая такая книжка.

Фу-ух, выдохнул он. Уровень заводских стихотворных сборников он представлял. Большинство стихотворений имело одинаковое содержание в различных вариациях: «Славься, фабрика, славься! Прославляй наш каторжный труд!», а главным критерием отбора произведений к публикации служило наличие рифмы. Самым страшным была мысль, что эти люди могли в свои шедевры вкладывать настоящее чувство любви к фабрике. Как можно любить трубы, ржавчину, пыль и грязные механизмы, Коренев не понимал и отказывался принимать.

Он уважал бригадира за суровую молчаливость и сдержанность в эмоциях. Никто не олицетворял фабрику полнее, чем этот странный человек с каменным лицом.

– Если бы можно было выбирать, где бы вы хотели оказаться? – спросил Коренев. Он знал ответ: «Здесь, конечно». Для этого человека фабрика должна была казаться идеальным местом, кроме которого больше ничего не существует.