Кажется, белка поняла. Показалось даже, будто кивнула – мол, не беда, в другой раз – и заспешила прочь, к ближайшему дереву, старому, могучему, в два обхвата, и вот взбегает по стволу, исчезает в заснеженных ветвях.
Что я так разозлилась, думает Ника. Теперь самой стыдно. Наверно, все из-за Гоши. Что он, в самом деле, как дурак молчал весь день? Извинился бы – и дело с концом.
Ника поднимается, отряхивает налипший снег и еще раз вытирает лицо.
Лес кажется огромным: заснеженные деревья, тихие шорохи, далекий птичий крик.
Целый мир, думает Ника, большой, безбрежный мир. Вороны, белки, еще какие-нибудь звери. И посреди этого мира – она одна, маленькая девочка.
Как в сказке про падчерицу, брошенную мачехой в глухом лесу.
В таких сказках, знает Ника, лес всегда выходит добрее, чем казался сначала: набредешь на домик гномов, помогут волшебные звери, спасет какое-нибудь неведомое чудо.
А ведь неведомое чудо всегда рядом, понимает Ника. Вот старая ель пригнулась к земле, словно хочет о чем-то сказать на ухо, вот молочное облако трепещет в голубом небе, шелестит ветвями ветер, одинокая снежинка падает на рукав. Далеко-далеко на два голоса каркают вороны, под густым снегом спят в ожидании весны неродившиеся цветы, скачут в заснеженных кронах невидимые белки…
Ника смотрит на старое дерево:
– Эй, белка! Ты тут?
Лес, разумеется, молчит.
– Счастливо оставаться, белка, – говорит Ника, – приятно было познакомиться.
Она машет рукой огромным деревьям, высоким сугробам, цепочкам следов на снегу – и отправляется назад: обратно к людям, к геометрически-выверенным зданиям новостроек, к метро, домой.
Она улыбается.
– Ты уверен, что сработает? – спрашивает Вадик.
– Должно сработать, – говорит Гоша. – Ты, главное, лицо сделай пожалобней, а то у тебя рожа бандитская.
– Сам ты рожа! – беззлобно огрызается Вадик.
Они сидят на опушке, у сосны свалены два рюкзака и две пары лыж. Гоша зарылся в сугроб и не отрываясь смотрит в бинокль – отсюда хорошо виден поворот дороги. Когда появится фура, у них будет три минуты, чтобы подготовиться.
Спланировал боевую операцию, ничего не скажешь…
А еще года четыре назад Гоша с мамой и папой ходил в лыжные походы где-то в окрестных лесах. Хорошая тогда была жизнь, понятная. Идешь следом за папой, снег под лыжами скрипит, солнце в каждом кристаллике льда переливается маленькой радугой. Когда Гоша уставал, папа сцеплял их лыжные палки, Гоша брался за свою двумя руками, папа ехал спереди, тащил Гошу за собой, как катер – спортсмена-воднолыжника. А мама бежала сзади, подбадривала, кричала: быстрее, быстрее!