Живые и взрослые

22
18
20
22
24
26
28
30

– А помнишь, – спрашивает Ника, – ты когда-то хотел быть живым, да?

– Ну, это давно было! – отвечает Майк. – А как началось, я, наоборот, захотел, чтобы все осталось как было. Потому что мы же понимаем: сначала усы, потом меняется голос, потом ты не подросток, а юноша, потом уже взрослый мужчина и в конце концов – дряхлый старик. И при этом все вокруг по-прежнему молодые! Жуть!

– И что ты сделал? – спрашивает Марина.

– Что я мог сделать? – пожимает плечами Майк. – Пошел к отчиму. Зря он, что ли, работал на Контору?

– И на Учреждение, – быстро добавляет Гоша.

Ника согласилась прийти сюда, и теперь Гоша снова на ее стороне и не позволит Майку скрыть сотрудничество с Юрием Устиновичем и его коллегами.

– Ну, это только когда Контора и Учреждение сотрудничают, – отмахивается Майк. – Но тут был чистый случай для Конторы: никаких живых, только внезапное старение мертвого. Отчим устроил мне полное медицинское обследование, и там один врач сказал, что я не первый мертвый, с которым такое происходит. Например, недавно резко постарел один его коллега – и вообще, этот врач слышал на конференции, что в разных областях нашего мира подобных случаев наблюдается все больше. Принято считать, что это происходит с теми, кто регулярно пересекает границы, то есть либо много работает с живыми, либо часто путешествует из одной области в другую.

Или вглубь, как старый бродяга в парке, хочет сказать Гоша, но молчит: незачем при Майке говорить лишнее.

– Отчим предложил отправить меня в одну из отдаленных областей, где времени почти совсем нет, – продолжает Майк, – но я отказался. Зачем? Если я – один из немногих, кто понимает, что такое время, то это… как лучше сказать?.. Мое преимущество перед другими, верно?

Он действительно изменился, думает Гоша. В нем появилась уверенность, даже какая-то наглость.

– И к тому же, – продолжает Майк, – кому охота всю жизнь быть четырнадцатилетним подростком? Если и замедлять время, то когда я буду взрослым состоявшимся мужчиной… лет в двадцать пять – тридцать.

– И что сказал отчим? – спрашивает Марина.

– А это было уже неважно, – смеется Майк, – потому что внезапно случился юридический казус, уникальный для нашего мира: я стал совершеннолетним и потребовал, чтобы меня избавили от официальной опеки.

– А сотрудничество с Учреждением? – спрашивает Ника.

Майк широко улыбается:

– Ну, послушай, Ника, какое может быть сотрудничество с Учреждением, если они у меня на глазах чуть было не отдали вас на растерзание моему отцу? Я же еще тогда понял, что не хочу иметь с ними ничего общего. А завербовали они меня, когда я был просто глупый маленький мальчик.

Интересно, думает Гоша, знают ли мама с папой, что Граница фактически блокирует время? Если так, Разрушение Границы, которое когда-то их так привлекало, а теперь так пугает, изменит не только наш мир, но и мир мертвых. Мертвые начнут меняться, стареть и умирать – станут похожи на живых. Наверное, это значит, что образ Открытого Мира, увиденный мамой в одном из промежуточных миров, не имеет отношения к тому, что случится на самом деле, если разрушить Границу. Это не пророчество, а материализация маминых страхов, как у всех при переходе Границы.

– И чем ты теперь занимаешься? – спрашивает Марина. – Закончил школу, в какой-нибудь мертвый университет поступил?

– Школу закончил, – кивает Майк, – а поступать никуда не стал. Зачем? Я бы отправился куда-нибудь к вам в университет, но это пока невозможно. Но я могу себе позволить небольшие самостоятельные исследования – на деньги, что остались от Орлока.

Гоша слушает Майка вполуха. Почему мне раньше не приходило в голову, думает он. Каждые мертвые джинсы, каждая мертвая видеокассета, любая мертвая вещь, пересекающая Границу, тем самым ее разрушает. Чем больше мертвых путешествуют между областями, чем больше живых проникает в Заграничье – тем слабее Граница, тем больше сил нужно прилагать, чтобы ее сохранить.