И в самом ли деле это свершил обычный человек – из плоти и крови?
– Вы разве не посидите с отцом, Дана? – удивилась Лара, увидав, что подруга уже достала любимый портсигар и становится возле открытого окна.
– Чуть позже… дайте мне минуту. Уж простите, Лара, но у меня не столь железные нервы, как у вас.
Пальцы ее и впрямь ходили ходуном от дрожи. Если вставить папиросу в мундштук Дана все-таки смогла, то в попытках поджечь ее сломала три спички подряд.
– Спасибо… – неохотно поблагодарила она, когда со спичкою помогла Лара, и уже привычно протянула открытый портсигар.
– Нет, благодарю – мне не понравилось, – отказалась Лара в этот раз.
После вчерашней папиросы и волосы, и платье, и кончики пальцев до сих пор пахли отвратительным горьким дымом. Лара обнаружила это еще утром, но тогда, наверное, не посмела бы признаться, что не все в восхитительной Даночке так уж восхитительно. И то в ней, что Лара прежде считала великосветской сдержанностью – на деле оказалось обыкновенной заторможенностью. В ответственные моменты Дана теряется, забывает все и вся от страха и совершенно ничего не делает. Ждет, когда само как-нибудь утрясется.
«Не такая уж она красавица… – решила, наконец, Лара. – Интересно, чего она испугалась нынче? Случившегося с отцом или того, что на свет вылезет история со шляпкой?»
– Вы полагаете, – тихонько спросила Лара, – что Щукина увидела на камнях выброшенную вами шляпку и попыталась достать? Оттого упала?
Дана вздрогнула, уронив комок пепла себе на юбку. Прожгла отвратительную дыру в нежном шелке, но даже этого не заметила.
– Нет, конечно, нет! – пылко заверила она, а в глазах заблестели слезы. – Я уверена, шляпка упала не на камни – ее ветром унесло в море. Щукина не могла ее увидеть! Кроме того… ведь Дмитрий Михайлович сказал, что ее убили – значит, она не тянулась ни за какой шляпкой. Ведь он не имел в виду, что это я… что это я ее убила, выбросив шляпку?
«Она и впрямь винит себя, – поняла Лара. – Только из-за шляпки и переживает. Осознала ли Дана хотя бы, что ее отец едва не умер?»
– Тише, тише, я не выдам вас, Даночка. Ни за что! – заверила, тем не менее, Лара.
По холеному лицу Даны пробежала тень сомнения. На пылкое заверение Лары она так и не ответила. Напротив – даже посторонилась как будто.
– Дана, ведь вы не обиделись на Александра Наумовича за то, что он назвал меня дочкой? – вдруг спросила Лара. – У него были прикрыты глаза – вероятно, он думал, что я это вы.
– Разумеется, не обиделась.
Когда Дана хмурилась, то становилась еще менее красивой. Лара же не без удовольствия скользнула взглядом по своему отражению в стекле и заговорила снова.
– Признаться, если б не сегодняшние печальные события, то этот день стал бы самым счастливым днем в моей жизни. Меня никогда еще никто не называл дочкой, Дана. Юлия Николаевна лишь по имени всегда звала. Никогда не обнимет, не приголубит. Юлия Николаевна мне не родная мать – приемная. А отца вовсе нет и не было. Вы не знали? – спросила, увидев изумленный Данин взгляд.
– Не знала… – Дана затушила папиросу и смотрела теперь куда более тепло. – Какой ужас. Отчего же вы мне раньше не сказали? Я плакала при вас о своей якобы несчастной жизни и понятия не имела, что творится у вас на душе. Вы совсем ничего не знаете о настоящих родителях?
– Ничего. Но мне хотелось бы… нет, не слушайте меня! – Лара закрыла лицо ладонями. – Ни за что не признаюсь…