Сердце ворона

– Что у вас в руках, Лара? – она вздрогнула от нежданного голоса Дмитрия Михайловича.

– Ничего! – ответила и еще крепче сомкнула в кармане ладонь с медальоном.

Настаивать он не собирался, Рахманова заботило что-то другое.

– Весьма странный у вас разговор состоялся с Богданой Александровной, – заметил он, наклонив голову вбок. – Вы не думали, что она окажется столь добра к вам, верно?

– Я не думала, что вы бросите меня в самый ответственный момент! – парировала Лара, вдруг разозлившись на него с новой силой. – Разве друзья так поступают? Ушли искать под моей кроватью то, чем убили этого вашего Стаховского?

– Нет. Я посылал полицейского кучера в ближайшую земскую больницу – за доктором.

Лара смутилась. Зря она подумала о нем плохо. Обычно, напротив, Лара бывала слишком хорошего мнения о людях – и частенько из-за этого страдала в итоге. Сколько раз мама-Юля бранила ее за простоту и доверчивость. Неужто и это изменение – вина медальона?

Дмитрий Михайлович тем временем подошел и встал туда, где только что стояла Дана.

Глаза он сегодня не прятал, и Лара, тайком в них заглянув, почувствовала, как ей хорошо и спокойно, когда Дмитрий рядом. К черту медальон и все дурные мысли! Разве случилось с нею хоть что-то плохое, покуда она носит его в кармане? Нет. Напротив, ее жизнь налаживается, и Лара наконец-то покидает то болото, в котором чахла все эти годы.

Она – не все прочие. Ей медальон принесет только удачу!

Уже приносит.

– Я рада, что вам лучше, Дмитрий Михайлович, – Лара тепло улыбнулась и теперь куда смелее смотрела ему в глаза, не боясь ни себя, ни его. – Простите, что не оставила вам даже записки, когда уезжала. Но я отчего-то верила, что вы поймете, где меня искать.

– Ваша матушка рассказала, где вы, – хмуро ответил Дмитрий. Но, слава богу, переменил тему: – я слышал, что Александру Наумовичу лучше. Вы нынче молодец, Лара, не растерялись.

– Я сама удивлена, что не растерялась, – призналась ему Лара. – Это совсем не в моем характере… прежняя Лара, верно, сначала упала бы в обморок, а потом плакала б от пережитого ужаса. Полагаю, Дмитрий Михайлович, это отсутствием рядом матушки заставило меня скорее повзрослеть.

– Да уж, повзрослеть и помудреть… – Ларе почудился в его тоне некоторый сарказм. – Даже вынудили нынче Дану назвать вас сестрой.

Лара покраснела до кончиков ушей, возмутилась:

– Вы подслушивали?!

– Подслушивал, но, поверьте, не нарочно. Зачем вы солгали о Юлии Николаевне – будто она никогда не звала вас дочкой?

На Лару внезапно накатила волна злости столь сильная, столь горячая, что она и не задумалась, откуда ему такое знать. Вспыхнула сей же миг, как спичка:

– Может, она и звала, да дело ведь совсем не в этом! Пусть, в мелочах я и солгала Дане, но не в главном. Никогда Юлия Николаевна не позволяла мне думать, что я ее дочь! На словах-то «дочка» да «деточка», а ежели я когда по малолетству ластилась к ней, мамочкой ненароком называла – так она аж каменела вся изнутри. Изо всех сил держалась, чтобы прочь меня не погнать! Потому что неприятно ей было от меня такие слова слышать – вот почему!