Он сошел на той же самой остановке, где все это началось. Было еще рано, магазины закрыты, и он знал, что убийц здесь нет. Наверное, они еще спят после пьяной ночи.
Он видел голубоватые фигуры людей, торопившихся по делам, детей, которых взрослые вели в детсады и ясли, он узнавал этот мир, но не принадлежал ему. Он был холодный, как фонарный столб. Или как пешеходная «зебра» под слоем голубого льда. Но ведь он и не хотел сюда возвращаться.
Черный снег скрипел под его ногами, когда он прохаживался взад-вперед вдоль остановки, за коммерческими киосками. Скрипел снег, и скрипело его мертвое тело, которое не разлагалось только благодаря морозу, ударившему ночью.
Нет, разложение уже началось — очень медленно, пока не заметно. Он должен был избегать мест, где разложение пойдет быстрее. Например, он не должен долго находиться в помещении. Или в переполненном транспорте.
И еще он понял, что должен торопиться. Он должен отыскать их до того, как превратится в набор первоначальных элементов, до того, как вечный Хаос притянет его к себе и вольет в себя. Камень к камню, тьма к тьме.
Он потер руки, не чувствуя их. Потер лицо. Что-то рождалось в нем, какое-то неведомое прежде чувство, что-то, что доступно лишь мертвым. Он понял, что ни время, ни расстояние для него теперь не играют никакой роли.
Он огляделся. Синее солнце разгоралось над девятиэтажками, заливая призрачным светом весь город. Этот город в синем свете теперь тоже был городом мертвых. Теперь он не был для него лабиринтом, в котором можно заблудиться. Он видел под черным снегом, в каменной промороженной земле, мертвые кости и корни.
Там, за переездом, на старом кладбище, лежало множество таких же, как он, бывших когда-то живыми. Они и сейчас никуда не делись, наполовину разложившиеся, наполовину мумифицированные, они существовали вопреки этому грохочущему, назойливому миру живых. Он слышал их ободряющие голоса, они знали, кто он, куда идет, и зачем. И, прислушавшись, он понял, что они хотят помочь ему.
В холодном свете холодного светила, он ясно увидел свой путь.
Он дошел до трамвайного кольца. Отсюда шло несколько дорог в разные стороны: одна к мосту, другая в заводской микрорайон, третья — в пригородный поселок, четвертая — в аэропорт.
Он постоял, прислушиваясь. Потом шагнул на проезжую часть. Он не знал, видят ли его водители, может быть, для них он не существовал. Но он все равно не боялся. Он слишком долго боялся в своей предыдущей жизни.
Машины тормозили. Он пересек проезжую часть, автобусную площадку, прошел мимо экспресс-кафе, глухого и темного в этот ранний час, свернул на тропинку и вскоре выбрался на шоссе, ведущее в аэропорт.
Слева, в сосновом лесу, были лыжные трассы, частично освещенные, и по ним то и дело пробегали лыжники.
Он двигался быстро и уверенно, не обращая внимания на лыжников, мелькавших за деревьями, на проносившиеся справа машины.
2.
Двое из четверых проснулись от холода. Они спали в садовом домике недалеко от города — рукой подать, — где их приютила женщина по имени Галя. С Галей они познакомились вчера.
Печурка в домике остыла. Они растолкали Галю и, пока она разводила огонь, опохмелились. Вчерашнее веселье ушло, и обоим было муторно. Хотелось вернуться в город, заползти в самое теплое место и отлежаться, пока в перепутанных мыслях не образуется хотя бы некоторый порядок. Гале было много лет. Это вчера ночью она могла сойти за молодую женщину. Сегодня они увидели ее безобразное лицо, старые, много видевшие глаза и седину в давно немытых волосах.
— Галя, сука, ты кто? — спросил младший, которого звали Андреем, и который направлял всех четверых.
— Ты же вчера спрашивал, Андрюша, — ласково ответила она.
— А я забыл.
ebooksa