Она глядела на него снизу вверх, сырая штакетина была у нее в руке — она хотела сунуть ее в печку.
— И я забыла, — сказала она.
Андрей налил в кружку от чайного сервиза водки, выпил и сказал:
— Врешь.
— Андрюха, ты чего? — спросил старший, которого звали не по имени — Виктор, — а просто Бэ-Вэ; он был туповат, и «бэ-вэ» было его любимым выражением, означавшим, в зависимости от ситуации, все, что угодно. А вообще-то «бэ-вэ» значило «без возражений»: так выражался наставник Бэ-Вэ в детской колонии.
— Все она помнит, — мрачно сказал Андрей. — Все, что ты тут вчера болтал.
— Я болтал? Да ты же сам…
Андрей отшвырнул из-под себя колченогую пластиковую табуретку, встал и ударил Бэ-Вэ. Бэ-Вэ вообще был мальчиком для битья, еще с детства.
А когда Андрей перехватил опустевшую бутылку «Петроффа» за горлышко, Галя все поняла.
— Не надо, Андрюша, — сказала она.
И Бэ-Вэ, что-то заподозрив, вдруг заплакал и тоже заскулил:
— Андрей! Брось ты ее, падлу, а?
Андрей посмотрел на него тяжелым взглядом, поставил бутылку на стол, расстегнул штаны.
— Ладно. У нее еще работа есть. Давай.
— Чего «давай»?
— Отсосом поработай.
3.
Он приближался. Он уже видел маленький домик на склоне, запорошенный черным снегом. В беспощадном всепроницающем свете холодного солнца он видел фигурки трех живых людей, копошившихся внутри. Он не понимал, чем они заняты, но ему и не нужно было понимать: тот, кто оживил его мертвую плоть, предназначил его для другого.
Он подошел к домику и заглянул в окно. Три живых лица повернулись к нему, раскрылись горячие красные рты. Эти чудовища боялись его. Они кричали.
Он протянул руку. Посыпалось стекло. Рука его вытягивалась и шарила внутри домика, стараясь схватить кого-нибудь из них. Наконец, это ему удалось. Он потянул к себе рвавшийся горячий комочек. Он увидел выкаченные от ужаса глаза, белое, помертвевшее лицо. Это была женщина. Она царапалась, визжала и выла, и была похожа не на женщину — на мерзкое существо из тех, что живут в воображении папуасов маринд-аним.