— И в самом деле: девушка, черты которой воспроизведены мною на портрете, — богобоязненное, святое существо, которое в борьбе со злом облекается ореолом небесного величия. Я ее написал в то время, когда она, под бременем самой ужасной скорби, надеялась обрести для себя утешение в религии и возлагала свои упования на Божественное провидение, всюду проявляющее верховную свою власть. Я старался передать на портрете выражение этой надежды и упования, возможных лишь для души, высоко вознесшейся над земными интересами и страстями.
Разговор постепенно перешел на другие темы. В честь иностранного художника подали вино лучше обыкновенного. Оно было выпито сравнительно в большом количестве и развеселило присутствующих. Каждый рассказал что-нибудь забавное. Иностранный художник, казалось, смеялся беззвучно. Смех отражался только в его глазах. Время от времени он вставлял в разговор меткое и крылатое словцо, поддерживавшее и оживлявшее нашу беседу. Каждый раз, когда он останавливал на мне пристальный взгляд, меня охватывал ужас, и по спине пробегала дрожь. Но постепенно мне удалось преодолеть чувство томительного страха, охватившее меня в первую минуту, когда я Увидел чужеземца. Я принялся рассказывать о забавных проделках Белькампо, которого знали все в городе. Мне удалось выставить в таком ярком свете сумасбродное его увлечение своим искусством, что почти все слушатели помирали от хохота. Между прочим, один добродушный толстяк-купец, сидевший против меня, даже прослезился от смеха и принялся меня уверять, что ему давно уже не случалось проводить такой приятный вечер. Когда смех стал наконец замолкать, чужеземец внезапно обратился ко всему нашему обществу с вопросом:
— А что, господа, видели вы когда-нибудь черта?
Вопрос этот сочли за вступление к какой-нибудь шутке, а потому немедленно же ответили, что не имели еще чести встречаться с чертом. Чужеземец тогда продолжал:
— А я чуть было не удостоился этой чести не особенно далеко отсюда, в горах, в замке барона Ф.
Я вздрогнул, но остальные члены кружка воскликнули со смехом:
— Продолжайте, это обещает быть интересным!
— Если вы путешествовали в этих горах, — продолжал художник, — то, без сомнения, знаете дикую романтичную местность, которая открывается перед путником, вышедшим из густого елового леса на высокие громады скал. Среди них зияет мрачная пропасть. Это так называемое «Чертово место», а нависший над пропастью отрог скалы известен под именем «Чертова стула». Говорят, будто граф Викторин, обдумывая недобрые замыслы, сидел как раз на этом стуле, когда внезапно явился перед ним черт. Ему так понравились замыслы Викторина, что он решил выполнить их самолично, а потому столкнул графа в пропасть и занял его место. Переодевшись капуцином, черт и в самом деле явился в замок барона. Поиграв с баронессой, он отправил ее в ад, а также и несчастного безумного сына барона: тот ни за что не хотел уважать чертово инкогнито, а объявлял во всеуслышание всем и каждому: «Берегитесь, это черт!» Благодаря этому, однако, одна святая душа была спасена от гибели, уготованной ей коварным дьяволом. Вслед за тем черт в образе капуцина исчез, словно провалившись сквозь землю. Некоторые утверждают, будто он трусливо бежал от Викторина, который весь в крови поднялся из своей могилы. Как бы там ни было, но я могу достоверно вам сообщить, что баронесса погибла от яда, а Гермоген пал от ножа убийцы. Барон вскоре после этого умер от горя, Аврелия же, та самая наивная девушка, портрет которой я писал в то время, когда происходили все эти ужасы, осталась круглой сиротою и уехала в далекую страну, чтобы укрыться в женском картезианском монастыре, настоятельница которого была дружна с ее отцом. Впрочем, все это может рассказать вам гораздо обстоятельнее и лучше вот этот господин, находившийся как раз тогда в замке, — добавил он, указывая на меня.
Чувствуя, что все взоры устремлены на меня с изумлением, я с негодованием вскочил со стула и раздраженным голосом воскликнул:
— Позвольте сказать вам, сударь, что мне нет никакого дела до вашей нелепой чертовщины и рассказов про возмутительные убийства! Вы, без сомнения, принимаете меня за кого-нибудь другого. Будьте осторожнее и оставьте меня в покое.
Я был до такой степени взволнован, что мне нелегко было придать моим словам хоть сколько-нибудь равнодушный оттенок. Таинственные речи живописца и мое волнение, которое я тщетно старался скрыть, произвели в нашем кружке заметное впечатление. Веселое настроение исчезло, и члены кружка, припоминая, что я им совершенно чужой человек, постепенно лишь заручившийся в их обществе правом гражданства, начали поглядывать на меня подозрительно.
Чужестранец-художник в свою очередь встал и устремил на меня такой же убийственный взор своих недвижных, словно мертвых, глаз, как и при первой нашей встрече в церкви капуцинского монастыря. Он не говорил ни слова и, казалось, впал в мертвенное оцепенение, но под его пронизывающим взором, напоминавшим взгляд выходца с того света, волосы у меня стали дыбом, холодные капли пота выступили на лбу, и по всему телу пробежал судорожный трепет.
— Прочь отсюда! — вскричал я вне себя. — Ты ведь — сам сатана! Ты — злодей и убийца, но надо мной не дано тебе власти!
Все вскочили из-за стола и принялись расспрашивать, в чем дело. Игравшие в карты в общей зале бросили игру и ворвались толпою в нашу комнату, испуганные моими воплями.
— Он пьян… он с ума сошел… Уведите его прочь, скорее уведите!.. — кричали многие, указывая на меня.
Чужеземец-художник по-прежнему стоял неподвижно, не сводя с меня глаз. Вне себя от бешенства и отчаяния, я выхватил из бокового кармана нож, которым убил Гермогена и который всегда носил при себе, и бросился на художника. Чей-то ловкий удар сшиб меня, однако, с ног, а художник разразился ужасным хохотом, многократно отражавшимся от стен комнаты, и воскликнул:
— О, брат Медард, брат, брат Медард! Ты ведешь фальшивую игру. Иди же прочь отсюда со стыдом и отчаянием!
Почувствовав себя схваченным некоторыми из присутствовавших, я собрал все свои силы и, словно бешеный бык, бросился на окружавшую меня толпу. Свалив с ног нескольких человек, я проложил себе дорогу к двери. Очутившись в коридоре, я затруднялся найти оттуда выход, когда неожиданно открылась маленькая боковая дверь. Кто-то схватил меня за руку и увлек в темную комнатку. Я не сопротивлялся, так как по коридору уже бежала преследовавшая меня толпа. Как только она промчалась мимо, меня вывели по черной лестнице во двор, а оттуда через задние ворота на другую улицу. Только там, при ярком свете фонаря, я узнал в моем спасителе парикмахера Белькампо.
— У вас, кажется, вышла маленькая неприятность с иностранным художником? — сказал он. — Я услаждался в соседней комнате стаканчиком винца, когда поднялась суматоха. Зная хорошо все здешние ходы и выходы, я решил, что мне следует вас спасти, — тем более что ведь я один только и виноват во всей этой неприятной истории…
— При чем же вы тут? — с изумлением осведомился я.
ebooksa