— А может… оно того? — с ехидной ухмылкой спросил один из присутствующих.
— Чаво таво?
— Может тоже награду дадим за голову? Петра.
— Прости господи… — перекрестился Мазепа и наотмашь вдарил этому шутнику по лбу кулаком. — Ежели узнаю, что кто такую дурь пустил среди казаков — сам удавлю.
— Да ты чего⁈
— Сейчас за мою голову десять тысяч награда. И вас просто разрешается резать. А коли вы дурь такую учините, что будет? Не поднимет ли Петр за меня награду? Не назначит ли за ваши головы сверх того? Что смотрите? Представили? А ежели даст прощение тем, кто наши головы принесет? Не боитесь, что наши же хлопцы нас и порешат? Голытьбы то на Гетманщине хватает. А запорожцы? О них подумали? Они-то колеблются.
— Так…
— Что «так»⁈ Нам думать надо!
— Так ляхи и османы за нас. Чего тут думать?
Мазепа молча покачал головой и вернулся к себе за стол.
— Что-то не весел ты.
— Дурно начинаем.
— Так-то плюнь. Собака брешет, чего сердится? За нас добре сабель, чтобы всякого охочего отвадить. Даст Бог — совладаем.
— Слышал я, — произнес один из старшин, что за гетманом пошел. — что царь уже на войну выступил. С войском. А ляхи да литвины еще телятся. Скверно это.
— Откуда выступил?
— Мне кум сказал, что сорока на хвосте принесла, будто из Москвы на Смоленск царевы полки пошли.
— Московские полки?
— Ну а какие еще?
— Даст Бог они с ляхами да литвинами друг друга перебьют, — перекрестился Мазепа, глядя на икону в красном уголке.
— Наталья Алексеевна! — радостно произнес Меншиков, целую ее ручку. — Не описать как я рад, что ты оказала честь моей скромной персоне своим визитом.