«Э! — подумал про себя Явтух. — Какой же важный город Киев! Да никак в нем уже и к заутренней благовестят?» И он еще пристальнее начал вглядываться вниз.
— Послушай… как тебя звать? Мавра Онуфриевна, что ли?.. Это уж и на базар выходят? Ишь ты, как народ повалил на улицы, должно быть, ярмарка!
— В Киеве каждый день ярмарка; уж такой, хлопче, город удался!.. — заметила ведьма и понеслась еще быстрее.
— Да куда тебя несет так? Погоди, скажи-ка, тетка, где Москва?
— Москва, казаче, так далеко, что нужно еще в десять раз подняться выше, и тогда увидишь не всю Москву, а одного Ивана Великого да Царь-пушку.
— Ну, а вон то что такое танцует? — спросил, помолчав, Явтух.
— То плясовицы, бабы некрещеные, выходят всякое утро, рано на заре, с распущенными косами, на вершинах курганов солнце встречать… Пора, пора! — проговорила неровным голосом ведьма. — Надо петухов обогнать…
И она помчалась стрелой.
— Как петухов обогнать?
— Под нами, как пролетали Катериновку, давно уж в первый раз прокричали… Скоро прокричат в другой раз, а до третьих петухов надо все покончить.
— Эх ты, мышиная кума, где была! — заметил весело Явтух, покачивая головою.
— Что ты сказал, хлопче? — спросила ведьма, оглядываясь на него.
— Я спрашиваю, что это такое выяснилось там внизу, точно коровы идут по зеленой травке?
— Это — вправо Даниловка, налево Гусаровка, далее Пришиб, Петровское, а еще далее Харьков.
— Ну, а это какие серебряные ленты протянулись, точно змеи, по лугам?
— Это, казаче, реки Донец, Берека да Торец, со своими озерами…
Не успел оглянуться Явтух, как земля, горы, леса и весь Изюм понеслись к нему навстречу.
— Тише, тише! — закричал Явтух, камнем падая на кривую березу, что росла у самой Мельниковой хаты.
— Ничего, хлопче! Сиди только смирно! — ответила ведьма и тихо опустилась на землю, под березой у порога хаты. — Теперь слезай с меня и отворяй двери; твоя невеста их перекрестила, и мне туда не войти.
Явтух стал на ноги, хотел войти в дверь.