Многочисленная группа собралась было продолжить путь, но другой возглас, на сей раз не детский, а женский, заставил ее снова остановиться.
— Мацуда-сан, если ты уйдешь туда, я умру прямо здесь, перед тобой!
Миниатюрная молодая японка стояла на траве около входа на пандус и прижимала к виску дуло маленького серебристого пистолета.
Мацуда вышел из толпы коллег и приблизился к женщине.
— Мотоко, — сказал он, глядя ей в глаза, — ты помнишь то холодное утро в Саппоро? Ты сказала, что хочешь проверить, действительно ли я люблю тебя или нет. Ты спросила меня, как я поступлю, если ты попадешь в огонь и твое лицо останется изуродованным. Я ответил, что в любом случае останусь с тобой на всю жизнь. Но тебя мои слова разочаровали и расстроили. Ты сказала, что если бы я на самом деле любил тебя, то должен был пообещать, что ослеплю себя, чтобы навсегда сохранить в сердце прекрасную Мотоко.
Рука, которой женщина держала пистолет, не пошевелилась, но темные глаза наполнились слезами.
А Мацуда Сейити продолжал:
— Так что, милая, ты очень хорошо понимаешь значение красоты для человеческой жизни. А сейчас я получил возможность увидеть наивысшую красоту Вселенной. И не могу упустить ее.
— Если ты сделаешь хоть один шаг, я выстрелю!
— Прощай, Мотоко, — негромко сказал Мацуда Сейити, улыбнулся и, присоединившись к остальным физикам, направился вместе с ними по пандусу. Ни короткий кашель пистолета, ни всплеск крови и мозгового вещества из пробитого пулей насквозь черепа, ни мягкий шлепок, с которым труп упал наземь, не заставили Мацуду оглянуться.
Толпа физиков вышла на круглую поверхность алтаря истины. Стоявший в центре инспектор вселенской безопасности тепло улыбнулся, приветствуя их. Солнце ушло за горизонт, и последний свет сумерек погас. Песок пустыни и пересекавший ее травяной пояс сделались одинаково темно-серыми. Алтарь истины, казалось, нависал над бесконечными черными глубинами космоса, напоминая всем о темной ночи той эпохи, что предшествовала сотворению Вселенной, когда не было еще ни одной звезды. Инспектор взмахнул рукой, и физики увидели, как в далеких черных глубинах появилась золотая звезда. Сначала она была настолько мала, что ее с трудом можно было разглядеть, но постепенно превратилась в яркую точку, а потом и в нечто, имеющее поверхность и форму. Оказалось, что это быстро приближающаяся спиральная галактика. Она стремительно росла; стали видны бурлящие струи газа и туманности. Когда же расстояние еще сократилось, физики разглядели, что все звезды в этой галактике не что иное, как числа и символы, а волны и материальные объекты сложились в одно идеально выстроенное уравнение.
Перед физиками неторопливо, торжественно разворачивалась вожделенная великая единая теория Вселенной.
Когда с алтаря истины взмыли в черное небо восемьдесят шесть огненных шаров, Фан Линь опустила взгляд к траве под ногами. Но тут же услышала тоненький голосок дочери:
— Мама, а который из них наш папа?
Последним на алтарь истины явился Стивен Хокинг.
Электрическое инвалидное кресло долго, медленно ползло по пандусу и походило на большого тяжелого жука, забирающегося на дерево. В нем неподвижно возлежало парализованное, оплывшее, как воск сгоревшей свечи, кажущееся бескостным тело ученого.
В конце концов кресло выехало на диск алтаря, где все так же стоял в центре инспектор. К тому времени померкли последние отблески заката, индиговое небо заполнилось звездами, а песок пустыни и разрезавшая его травяная полоса сделались неразличимыми.
— Ваш вопрос, доктор Хокинг, — сказал инспектор точно таким же тоном, каким обращался к большим и малым группам ученых, прошедших перед ним за этот день. Однако, выслушивая механический голос встроенного в кресло динамика, он улыбался Хокингу своей неестественной улыбкой.
— Какая цель у Вселенной?
На небе не появилось никаких сигналов, знаменующих ответ. С лица вселенского инспектора исчезла улыбка, зато какое-то мимолетное выражение — не отчаяние ли? — мелькнуло в глазах.