Страна ночи

22
18
20
22
24
26
28
30

– Покой? Где? В Сопределье мертвые могли бродить по чертогам Смерти. Могли сидеть за его столом. А если мы умрем здесь, то просто…

– Стоп, – поспешно сказала я. – Пожалуйста.

Некоторых вещей я пока не хотела знать.

– Придет время – сама узнаешь, – холодно сказала она. – А когда оно придет, попробуй стать призраком, если сумеешь. Этот мир намного лучше смерти. Мне здесь ужасно весело. Я сквашиваю молоко. Взбиваю яйца прямо в скорлупе. Выворачиваю наизнанку одежду и кидаю камешки в окно. – Она улыбнулась, и зубы у нее блеснули, словно кусочки обточенного морем стекла. – Здесь меня называют то кошмаром, то галлюцинацией, то проклятием. Они ведь в призраков не верят.

– А об убийствах ты ничего не можешь сказать? Ни намека? Можешь загадками, если хочешь.

– Умирать не так уж страшно, – язвительно проговорила она. – Даже очень приятно, только привыкнуть надо.

Она вся заколыхалась, словно вода в стакане, и начала бледнеть. Когда ее взгляд снова остановился на мне, она была уже совсем тусклой, как лампочка Эдисона. Сквозь ее шевелящиеся губы был виден весь длинный коридор.

– Еще одно. У тебя есть подруга, которая ждет смерти. Есть? – Она не стала дожидаться ответа. – Скажи ей, что я иногда с ним разговариваю. Скажи, что ей уже недолго осталось ждать.

26

Финч писал любовное письмо. Во всяком случае, он так думал.

Вернувшись в замок на высоком холме в ископаемом мире, он несколько раз обошел кругом полутемную спальню на втором этаже и только потом опасливо присел на край кровати. Достал серебряную ручку и надолго задумался.

О Нью-Йорке. О том, как в первый раз увидел Алису, об искре, переросшей в любопытство, а затем в восхищение. О том, как проваливался в кошмар и выныривал из него. О ее недоверчивых глазах, короткой стрижке и хриплом смехе, который так редко можно было услышать и который звучал лет на двадцать старше ее обычного голоса. Финч провел ручкой по чистой внутренней стороне обложки. «Я захватил замок» – эта книга первой подвернулась под руку, когда он собирал вещи, и стала единственной, которую он унес с собой из Сопределья. Чернила стекали на страницу с кончика пера и исчезали.

«Я совсем потерян», – написал он.

«Я совсем потерян и оттого делаю глупости». Слова исчезали на глазах.

И он начал писать – лихорадочно, слово за словом, глядя, как они исчезают на странице, и почти не помня, о чем писал в предыдущей строчке. Голова кружилась – в ней снова и снова всплывал образ Алисы. Вот ее лицо склонилось над письмом, и сквозь желтые волосы по-эльфийски торчит кончик уха. Вот она жадно впитывает взглядом его слова…

Закончив, он сидел с широко распахнутыми глазами – так широко, что роговица пересохла. А стоило их закрыть, как в груди вспыхивал целый фейерверк: предвкушение, тревога и какой-то сладкий ужас. Совсем как в девятом классе, когда подбрасывал девочке в шкафчик тщательно переписанное стихотворение Пабло Неруды.

– Боже мой, – прошептал он, рассмеялся сам над собой и уткнулся лицом в подушку. От подушки пахло перхотью мертвецов. Не поднимая лица, он произнес Алисино имя и тут же смутился.

Немногим раньше, в тот же день (впрочем, Финч не знал, как отсчитывать дни, когда в них помещается столько разных миров) Иоланта привела его на шестиугольную площадь и оставила там, а сама метнулась назад по улице. Вернулась с двумя бутылками несладкого шипучего лимонада и битком набитой сумкой с жирным пятном на дне, от которой шел божественный запах. Они уселись на обочине и стали есть прямо там.

– В сером мире есть не захочется, – сказала Иоланта, откусывая что-то среднее между бао и кнышем. – Смерть там пропитывает все, и еда делается похожей на черную лакрицу. И в Сопределье, в Земле мертвых, то же самое.

Финч шумно дышал широко открытым ртом, стараясь охладить его после горячего пирожка. При ее словах дыхание у него резко оборвалось.