Золотая цепь

Корделия думала, что Алистер начнет возражать, но он лишь пожал плечами.

– Как скажешь, матушка, – произнес он и, обойдя Корделию, направился к входной двери. Корделия со смесью удивления и радости заметила, что он уже одет в темно-серую визитку, цвет которой подходил к его черным глазам. Несмотря на пиджак, было заметно, что на нем надет пояс с оружием; Анклав рекомендовал всем Сумеречным охотникам в качестве меры предосторожности выходить из дома только в полном вооружении, даже днем. Сама Корделия прихватила с собой Кортану; меч был укреплен за спиной и заколдован, чтобы его не заметили простые люди.

Возможно, Алистеру действительно было известно больше, чем он хотел показать.

Яркие лучи вечернего солнца заливали Гровнор-сквер, когда отец Мэтью, Генри, открыл Джеймсу дверь дома Консула.

Молодой человек, который стучал дверным молотком изо всех сил, шагнул назад. Генри улыбнулся при виде гостя. У него было ничем не примечательное, но доброе лицо, рыжие волосы, в которых виднелось немало седых прядей, и улыбка, очень похожая на улыбку Мэтью.

– Входи, входи же, Джеймс, – произнес он, отъезжая от порога. В результате серьезного ранения, полученного двадцать пять лет назад в битве у горы Кадер Идрис, у Генри отнялись обе ноги. Ему пришлось передвигаться в кресле для инвалидов, но он, будучи одаренным изобретателем, переделал стандартное кресло и для удобства оснастил его колесами относительно небольшого размера. Над плечом у Генри на изогнутом металлическом пруте висела электрическая лампа. Над другим плечом располагалась механическая «рука», позволявшая инвалиду доставать предметы, находившиеся высоко над головой. Под сиденьем на специальной полке лежали необходимые хозяину книги.

Кристофер обожал своего крестного отца и долгие часы проводил в лаборатории Генри, работая над всевозможными изобретениями и усовершенствуя инвалидное кресло. Некоторые из этих изобретений оказались весьма полезными, например, лифт на паровой тяге, позволявший Генри быстро спускаться на цокольный этаж, где располагалась лаборатория. Другие смелые начинания, подобно попытке Генри и Кристофера создать мазь, отпугивающую демонов, как комаров, не увенчались успехом.

Генри по натуре был очень доброжелательным человеком и относился к Джеймсу как к побратиму Мэтью еще до того, как совершилась соответствующая церемония в Безмолвном городе.

– Мэтью сейчас в саду, – объяснил он, улыбаясь. Морщинки собрались в уголках его глаз. – Он сказал что-то насчет чтения книги в окружении безусловных, не подлежащих критике красот природы.

Джеймс усмехнулся. Мэтью питал пристрастие к излишне цветистым книжным выражениям.

– Он один?

– Один, если не считать Оскара.

Оскаром Уайльдом звали пса Мэтью. В свое время именно Джеймс нашел бездомное животное на одной из лондонских улиц и подарил его другу. Любовь пса к хозяину была безусловной, подобно красотам природы.

Джеймс откашлялся.

– Я тут кое-что нашел, какую-то странную пыль или песок – и хотел спросить у вас, не окажете ли вы мне любезность и не взглянете ли на нее? Ну, вы знаете, в своей лаборатории.

Большинство людей сочли бы подобную просьбу по меньшей мере странной, но только не Генри Фэйрчайлд. У него загорелись глаза.

– Вот как! Дай-ка мне.

Джеймс протянул хозяину дома небольшой флакончик с «пеплом», который принес с собой в кармане вчера ночью.

– Я постараюсь изучить это как можно быстрее. Скоро я уезжаю в Идрис, увидеться с Шарлоттой, но я пробуду там недолго. – Генри подмигнул Джеймсу и уехал в сторону лифта, соединявшего первый этаж дома с лабораторией.

Джеймс прошел через гостиную, столовую и кухню. Очутившись среди кастрюль, он на ходу поклонился кухарке, которая в ответ махнула ему половником, то ли в знак приветствия, то ли приказывая убираться прочь. Через черный ход он вышел в сад, где они с Мэтью в свое время провели за тренировками много часов. Сад был небольшим, но уютным, а в центре зеленого газона красовался огромный гибридный платан. Мэтью читал в тени дерева. Внимание его было полностью поглощено книгой, и он даже не услышал, как открылась дверь, и не заметил приближавшегося Джеймса, пока тот не очутился совсем рядом.