В вежу вошел Барченко, и его глаза за стеклами очков полезли на лоб.
– Вадим Сергеевич! Вы… вы…
В первый и, вероятно, в последний раз со всегда корректных уст шефа сорвалось непарламентское выражение.
Вадим поднял уже почти опустошенный ящик, перевернул и вытряс из него в костер все, что еще оставалось. Барченко кинулся вперед, с причитаниями выхватил из огнища полыхавший том с заглавием Arbatel De Magia Veterum, начал задувать.
– Не надо, – попросил Вадим. – Пусть горит.
– Не меряченье ли на вас подействовало? – воскликнул Барченко. – Что за аутодафе вы устроили? Уничтожили кладезь премудрости!
– Скорее кладезь зла. В этих книжках р-разрушительное начало куда сильнее созидательного. Вы тоже это знаете, Александр Васильевич, но исследователь в вас часто перебарывает гуманиста.
Вроде ничего космического не сказал, но Барченко задумался. Сел на лежак, вставил в рот трубку, прикурил ее от «Арбателя». Черная библиотека превращалась в пепельные лохмотья.
– Любомудрие ваше софистикой отдает. Но сделанного не поворотишь… И как прикажете с вами поступить?
– Как хотите. Увольте с р-работы, отдайте под суд…
– Не могу. Я уже протелеграфировал в Москву, что вы – герой. И рапорт составил о вашем поощрении за ликвидацию белогвардейского вредителя Крутова.
– Так отзовите! И телеграмму, и р-рапорт.
– Какой вы! – Барченко осмотрел догорающий «Арбатель» и бросил в костер. – Не имею привычки при ходьбе переобуваться. Оставим все в силе… Одна только загогулина есть: в рапорте я написал, что вы ценности империалистические стране вернули. Не уточнил, правда, какие… А выходит, что ценностей-то теперь нет.
– Как нет? А это что?
Вадим подвинул к себе туес и вывалил из него в ящик серебро. Получилось аккурат под крышку.
– Потешно! – само слетело с языка у Барченко; прервался, покашлял. – Ладно, будем считать, что откупились. Идите. Собирайте вещи, завтра утром выступаем к станции.
– Как? – растерялся Вадим. – Уже завтра?
– Не век же вековать… Дома дел невпроворот. Пора!
– Поехали с нами в Москву! – уговаривал Вадим Аннеке. – Поступишь в институт, на р-работу устроишься, заживешь по-человечески…
Что-то похожее он не так давно говорил Адели, агитируя ее в Лоухах, но об этом сейчас вспоминать было не особенно приятно.