– Слишком дорогой подарок. Я его не возьму. – Вадим отодвинул от себя туес.
Словно грай вороньей стаи пронесся по веже – Чальм выразил свое неудовольствие.
– Ты должен взять! Иначе обидеть весь наш народ. Это от чистого сердца…
К тому времени лопари уже переселились обратно в Луявврь, но в селе оставались три бесхозные вежи, их и отвели участникам экспедиции. Одну вежу шеф занял сам, определил туда ящик с книгами и берег его пуще всего. Отлучаясь куда-нибудь, всегда выставлял у входа часового.
Вадим шел от Чальма к веже Барченко, нагруженный дареным серебром и отягощенный думами. Слова старого нойда запали в душу, копошились там, причиняли неудобство, но прогонять их было так же совестно, как выставлять из теплых сеней на стынь пищащих цыплят, которые смотрят на тебя наивными, но по-своему умными глазенками.
Александра Васильевича дома не оказалось. Возле вежи сидел на березовой колоде Непей-Пиво, держал между коленами винтовку и клевал носом.
– А где начальство? – спросил Вадим, сгружая с плеча тяжелый туес.
– На озеро пошел, – ответил недорезанный красноармеец, по-вологодски окая. – Никого не велел пускать.
– Ну мне-то можно…
Вадим отстранил стража локтем и вошел в вежу.
Барченко сумел и сюда привнести дух своего московского кабинета. Кофр с испорченным «оком», переоборудованный под рабочий стол, был завален образцами северных камней. «Апатит», «бурый железняк», «колчедан» – прочел Вадим на ярлычках, приклеенных к образцам. То тут, то там валялись тетради с обозначениями на обложках: «Журнал подводных исследований Сейд-озера», «Графики сейсмической активности Ловозерских тундр», «Записки о геологических особенностях Хибинских гор» и тому подобное. На стенах висели приколотые гвоздиками пейзажные наброски и портреты лопарей, выполненные собственноручно Александром Васильевичем.
Ящик с заповедными книгами стоял у изголовья деревянного лежака, застеленного сеном и покрытого домотканым покрывальцем. В очаге догорал огонь. Вадим поставил туес рядом с кофром, но не ушел.
Было неспокойно. Без сомнения, знакомство с Чальмом и его одноплеменниками что-то изменило в убеждениях Вадима, заставило по-новому взглянуть на мир и на свое место в нем.
«Кто я здесь? – вопрошал он себя. – Ничтожное колесико, приводимое в движение наряду с мириадами других таких же. Забота колесика – послушно вращаться и по возможности не скрипеть. Но я не хочу быть просто колесиком! Я должен понимать, для чего вращаюсь и какие последствия будет иметь мое вращение…»
Он раскрыл ящик и вынул наугад книгу. То была не книга даже, а связка глиняных табличек с клинописью. Шумерские (кажется) письмена, выгравированные уродины с шакальими и орлиными головами… Что здесь таится? Рецепт изготовления дурмана, способного оболванить все человечество? Или инструкция по оживлению мертвецов?
Что бы там ни было, оно едва ли принесет людям пользу. Стирание грани между реальным и ирреальным, нарушение законов мироздания еще никого не доводило до добра. Даже в руках такого нравственного и щепетильного человека, как шеф, этот ящик Пандоры будет представлять угрозу. Барченко – госслужащий, и государство в любой момент сможет потребовать применения почерпнутых знаний на практике. Кто скажет, какими бедствиями это обернется?
Вадим размахнулся и хлопнул табличками о камни очага. Тысячелетняя глина поддалась не сразу, пришлось ударить еще и еще раз.
Вбежал Непей-Пиво, заикал испуганно:
– Ты что д-делаешь?..
Вадим без разговоров взял его пальцами за шею, на которой розовел уже затянувшийся порез, слегка сдавил, и Непей-Пиво погрузился в сон, обвалился на кофр с минералами. А Вадим стал, торопясь, доставать из ящика и бросать в огонь свитки, фолианты, сшитые воловьими жилами листы пергамента… Пламя обрадовалось пище, разгорелось, потянулось к дымовому отверстию.
ebooksa