Зайка

– Ты можешь прислать нам какой-нибудь смешной бессмысленный смайлик, но мы сразу же поймем, что ты хотела сказать и что ты чувствуешь.

Клякса энергично кивает всеми четырьмя головами. А затем поднимается со своих тронов. Направляется прямо ко мне, неловко, почти застенчиво. На миг колеблется. А потом наклоняется и протягивает ко мне все свои руки и обволакивает ими меня. Прижимает меня к своим многочисленным грудям так, что я не могу дышать и слышу лишь запах травы и сладкой выпечки. Я тону в этом запахе. Задыхаюсь. Меня переполняет ненависть. Меня пронзает острое желание выкрутиться из этого приторного объятия. Я убеждаю себя, что надо бороться – помни, что ты их ненавидишь, помни, что они ненавидят тебя. Но я терплю неудачу. Я сдаюсь. Я потакаю больной потребности, которую не задушить даже сильнейшему отвращению, – потребности в том, чтобы кто-то протянул мне руку, вытащил из холодного, влажного и темного ужаса одиночества и привлек к себе. Погладил по голове. И я таю. Проваливаюсь в их объятие. Я позволяю, нет, даже жажду, чтобы они раздавили и поглотили меня. Я сливаюсь с кляксой воедино. Настолько, насколько это возможно.

– Зайка, – говорит один из ее ртов. – Принеси кролика.

* * *

Они говорят, что поймали его сегодня. Специально для меня. Когда они снимают с коробки красный бархат, у меня вырывается рваный вздох.

– Что думаешь? Ну разве он не прекрасен?

– Мы увидели его сегодня и сразу подумали: боже мой, это точно кролик для Саманты!

– Такой миленький! И в то же время немножечко дерзкий, правда?

Я смотрю на маленькое лохматое чудище. Кролик, белый как снег. Глаза у него красные, а вокруг одного из них – черное пятно, похожее на пиратскую повязку.

Не могу понять, красивый он, неприятный или просто чертовски жуткий. Но они поймали его специально для меня. И когда я смотрю на его пятнистую морду, ничего не могу с собой поделать и чувствую, как по мне разливается благодарность.

– Он прекрасен, – повторяю я. – Спасибо.

– Мы так и подумали, что ты так подумаешь!

Они зажигают ароматические свечи. Сегодня благовония кажутся более мускусными, пряными и трупно-сладкими, чем те ванильные, которые они жгут обычно.

– Мы спросили у продавца, Ферна, в магической лавке, что стоит жечь, если ты больше сука, чем дева.

– Но сука в самом лучшем смысле.

– Ну или просто… сука.

– И Ферн даже думать не стал, он сразу такой: о, вот, держите.

И сегодня никакой музыки или кино, Саманта, говорят они мне, потому что ясно же как день, что тебе все это не нужно. На сей раз мы не хотим вмешиваться в творение – оно твое и только твое. Мы не будем вставать на пути твоей кисти.

* * *

Не знаю, как долго мы уже сидим на чердаке и пялимсяна кролика, сжавшегося в неподатливый, упертый комочек. Он издевается надо мной. Насмехается взглядом маленьких красных глаз. Взорвись. Ну же, мать твою, взорвись, ты, маленький кусок дерьма.

Кэролайн зевает в кулачок. Виктория – открыто и широко. Кира смотрит на часы, обводит всех взглядом, а затем снова бросает его на часы. Элеанор пристально смотрит на меня.

– Простите, – бормочу я. – Никогда этого прежде не делала.