– Зайка, что такое?
– Зайка, почему ты плачешь?
– Зайка, ну не плачь!
– Простите, я подумала, вы собираетесь сказать кое-что совсем другое, вот и все.
– Что?
– Не знаю, я просто… – они все расплываются и разъезжаются в разные стороны.
Превращаются в размытую кляксу из персиковой плоти, облаченную в платья пастельных радужных оттенков. Собаки по бокам от них превращаются в золотые тумбочки.
– Ты что, думала, мы хотим тебя прогнать? И что больше не хотим с тобой дружить? – обеспокоенно спрашивает меня клякса.
Я поднимаю взгляд, и клякса мягко смеется многочисленными ртами.
– Зайка, ну мы же не в старших классах!
– И не на выпускном, Зайка.
– И не в фильме из восьмидесятых.
– Даже не из девяностых.
– Мы же взрослые образованные женщины.
Позади кляксы я различаю еще одного Любимого, притаившегося в углу. В одной руке у него деревянная ложка, а в другой – молоток. Поваляр. Потому что они так и не смогли решить, кого хотят больше – повара или столяра. Я наблюдаю за тем, как он тупо пытается мешать и заколачивать пустое пространство перед собой. И смотрит на меня страдальческим взглядом пустых глаз.
– Вот, Зайка, – говорит Клякса, протягивая мне Пинки Пай, которую использовали в качестве тотема своих желаний – сложных и запутанных – в самый первый день, когда мы сидели в «Мини».
Я смотрю в ее абсурдно большие пластмассовые глаза, слишком большие для ее лошадиной мордочки.
– Я не знаю, что сказать.
– В этом и прелесть иметь таких подружек, как мы, Зайка.
– Иногда слова просто не нужны.