Призрак Оперы

– Как это ужасно, – призналась она, – все время дрожать!.. Хотя здесь нам ничто не угрожает; мы у себя, у меня, в небесах, на открытом воздухе, средь бела дня. Солнце посылает свои лучи, а ночные птицы не любят глядеть на солнце! Я никогда не видела его при свете дня. Должно быть, это ужасно!.. – прошептала она, обращая на Рауля растерянный взгляд. – Ах, когда я увидела его в первый раз!.. Я думала, он умрет!

– Почему? – спросил Рауль, действительно испугавшись того оборота, какой принимало это необычайно странное откровение. – Почему вы подумали, что он умрет?

– ПОТОМУ ЧТО Я УВИДЕЛА ЕГО!!!

На этот раз Рауль с Кристиной обернулись одновременно.

– Здесь кто-то есть, кому больно! – сказал Рауль. – Может быть, раненый… Вы слышали?

– Ничего не могу вам сказать, – призналась Кристина, – даже когда его нет, в ушах у меня звучат его вздохи… Но если вы слышали…

Они встали, оглянулись по сторонам…

Нет, кроме них, на огромной свинцовой крыше действительно никого не было.

Они снова сели.

– Как вы его увидели в первый раз? – спросил Рауль.

– Три месяца я его слышала, но не видела. В первый раз, когда я его услышала, я, как и вы, подумала, что этот чудесный голос, который запел вдруг рядом со мной, доносится из ближайшей гримерной. Я вышла и стала всюду искать; но, как вам известно, Рауль, моя гримерная расположена в стороне, найти голос за ее пределами мне так и не удалось, он неизменно звучал лишь в моей гримерной. И не только пел, а говорил со мной, отвечал на мои вопросы, словом, это был настоящий мужской голос с той только разницей, что он был прекрасен, подобно голосу ангела. Как объяснить столь невероятное явление? Я никогда не переставала думать об Ангеле музыки, которого мой бедный папа обещал прислать ко мне после своей смерти. Я осмеливаюсь говорить вам о своем ребячестве, Рауль, потому что вы знали моего отца, и он вас любил, и вы, когда были совсем маленьким, верили вместе со мной в Ангела музыки, и я уверена, что вы не улыбнетесь, не станете смеяться надо мной. Я сохранила, мой друг, доверчивую и нежную душу маленькой Лотты и, уж конечно, не могла утратить ее в обществе матушки Валериус. Я взяла эту маленькую чистую душу своими наивными руками и доверчиво протянула ее, подарила мужскому голосу, веруя в то, что отдаю ее ангелу. Виновата в этом, конечно, отчасти и моя приемная мать, от которой я не утаила непонятное явление. Она первая мне сказала: «Должно быть, это ангел; во всяком случае, ты можешь спросить его об этом». Что я и сделала, и мужской голос ответил мне, что, действительно, он и есть голос ангела, которого я так ждала и которого отец, умирая, обещал прислать мне. С этого момента между голосом и мной установились близкие отношения, я ему полностью доверяла. Он сказал, что спустился на землю, чтобы дать мне испробовать высшую радость вечного искусства, и просил разрешения ежедневно давать мне уроки музыки. Я с жаром согласилась и не пропустила ни одного свидания, которые он с самого начала назначал мне в гримерной, когда в этой части здания Оперы никого не было. Нет слов, чтобы описать, какие это были уроки! Вы сами слышали голос и все равно не можете себе представить, что это такое.

– Конечно, нет! Я не могу себе этого представить, – подтвердил молодой человек. – А кто же вам аккомпанировал?

– Неведомая мне музыка звучала за стеной и была поразительной точности. Знаете, мой друг, можно было подумать, что Голос доподлинно знал, на каком месте со смертью отца остановилась моя работа и каким простым методом он пользовался; вспомнив таким образом – а вернее, это вспомнил мой голос – все прошлые уроки и воспользовавшись нынешними, я сделала поразительные успехи, на которые при других обстоятельствах потребовались бы годы! Подумайте, мой друг, и о том, что я достаточно хрупкого сложения и поначалу мой голос был не слишком развит, в особенности, естественно, низы; высокие тона были довольно жесткими, а средний регистр – приглушенный. С этими-то недостатками и боролся мой отец, преодолев их на какое-то время, а Голос окончательно их победил. И постепенно громкость звука увеличивалась в таких объемах, на которые прежняя моя слабость не позволяла даже надеяться: я научилась управлять своим дыханием и брать широкий диапазон нот. А главное, Голос открыл мне секрет – как развивать грудные звуки у сопрано. Наконец он осветил все это священным огнем вдохновения, пробудил во мне дивный, всепоглощающий пламень жизни. Голос обладал способностью своим звучанием поднимать меня до себя. Настраивать в унисон своему чудному, вдохновенному порыву. Душа Голоса коснулась моих уст, дав мне возможность познать гармонию!

Через несколько недель я не узнавала себя, когда пела!.. И даже испугалась, опасаясь, нет ли тут какого колдовства, но госпожа Валериус успокоила меня. Она знала, что я слишком простодушна, такие дьяволу не нужны.

Мои успехи, по приказанию самого Голоса, оставались тайной, которую знали лишь Голос, госпожа Валериус и я. Странная вещь, но за пределами гримерной я пела своим обычным голосом, и никто ничего не замечал. Я делала все, что желал Голос. «Надо подождать, – говорил он мне. – Вот увидите! Мы еще удивим Париж!» И я ждала. Я жила как в восторженном сне, где командовал Голос. Тем временем, Рауль, как-то вечером я заметила в зале вас. Моя радость была так велика, что я и не подумала скрывать ее, вернувшись к себе в гримерную. На наше несчастье, Голос был уже там и по моему виду прекрасно понял, что есть какие-то новшества. Он спросил, «что со мной», и я, не увидев в том ничего предосудительного, поведала ему нашу милую историю, не скрыв, какое место вы занимаете в моем сердце. И тут Голос умолк: я звала его, но он не отвечал; я умоляла, и все напрасно. Я до смерти испугалась, что он исчезнет навсегда! На все воля Божья, мой друг!.. В тот вечер я вернулась домой в полном отчаянии. Я бросилась на шею матушке Валериус со словами: «Знаешь, Голос пропал! И может быть, никогда больше не вернется!» Она испугалась не меньше меня и потребовала объяснений. Я все ей рассказала. «Ну и ну! – заметила она. – Голос-то, видно, ревнив!» И это, мой друг, заставило меня задуматься над моими чувствами к вам: я поняла, что люблю вас.

Тут Кристина умолкла на мгновение. Она склонила голову на грудь Раулю, и они какое-то время безмолвствовали в объятиях друг друга. Их охватило такое волнение, что они не увидели, вернее, не почувствовали, как в двух шагах от них по крыше поползла тень двух огромных черных крыльев, она оказалась так близко от них, так близко, что могла бы, сомкнув крылья, задушить их…

– На другой день, – продолжала Кристина с глубоким вздохом, – я вернулась к себе в гримерную в полной задумчивости. Голос ждал меня. О, друг мой! Он говорил с великой печалью. И решительно заявил, что, если мне суждено отдать свое сердце кому-то на земле, ему, Голосу, не остается ничего другого, как вернуться назад на небо. И все это он говорил с выражением такой человеческой боли, что уже с того дня мне следовало поостеречься и начать понимать, что я стала жертвой обмана. Но я все еще безраздельно верила в появление Голоса, с которым так тесно переплетались помыслы моего отца. Больше всего я боялась не услышать его больше; с другой стороны, я подумала над чувством, которое влекло меня к вам, и решила, что тут нечего опасаться; я даже не знала, помните ли вы меня. Да и как бы там ни было, ваше положение в свете не позволяло и мысли допустить о честном союзе; я поклялась Голосу, что вы для меня всего лишь брат и никогда ничем другим не станете, что сердце мое свободно от всякой земной любви. Вот почему, мой друг, я отводила взгляд, когда вы пытались привлечь мое внимание на сцене или в коридорах, вот почему не узнавала вас, вот почему не замечала!.. В это время мои уроки с Голосом были наполнены чудесным, божественным восторгом. Никогда еще красота звуков не владела мною с такой силой, и однажды Голос сказал мне: «Пришла пора, Кристина Дое, теперь ты можешь подарить людям немного небесной музыки!»

Почему в тот вечер, когда состоялся праздничный гала-концерт, Карлотта не пришла в театр? Почему меня просили заменить ее? Понятия не имею, но я пела, пела с неведомым мне прежде упоением, испытывая небывалую легкость, словно у меня выросли крылья; мне даже почудилось на мгновение, что моя воспламенившаяся душа покинула тело!

– О, Кристина! – молвил Рауль, глаза которого наполнились слезами при воспоминании о тех минутах. – Сердце мое содрогалось при звуках вашего голоса. Я видел, как по вашим бледным щекам текли слезы, и плакал вместе с вами. Как вы могли петь, плакать и петь?

– Силы оставили меня, – сказала Кристина, – я закрыла глаза… Когда же я их открыла, вы были рядом со мной. Но и Голос тоже был там, Рауль!.. Я испугалась за вас и опять не захотела вас узнать, стала смеяться, когда вы напомнили мне, как подобрали в море мой шарф!