Призрак Оперы

– Мой милый Рауль, сначала вам понадобилось бы добраться до лиры Аполлона, а это восхождение не из легких.

– Но ведь горящие глаза тем не менее оказались там.

– Ну вот! Теперь и вы, вроде меня, готовы видеть его повсюду, а если подумать хорошенько, то наверняка скажете себе потом: то, что я принял за горящие глаза, на деле было всего лишь золотыми глазками двух звезд, глядевшими на город сквозь струны лиры.

И Кристина спустилась еще на один этаж. Рауль последовал за ней.

– Кристина, – сказал он, – раз вы окончательно решили уехать, уверяю вас, лучше бежать немедля. Зачем ждать до завтра? А если он слышал наш разговор сегодня вечером?..

– Да нет же! Нет! Повторяю вам, он работает над своим «Торжествующим Дон Жуаном», и ему нет до нас дела.

– Вы сами в это не верите и все время оборачиваетесь назад.

– Пойдемте в мою гримерную.

– Давайте лучше назначим свидание вне Оперы.

– Ни за что, только в последнюю минуту перед нашим бегством! Если я не сдержу слова, это принесет нам несчастье. Я обещала ему видеться с вами только здесь.

– Хорошо, что он позволил вам хоть это. А знаете, Кристина, – с горечью сказал Рауль, – пожалуй, вы проявили большую смелость, предложив игру в помолвку.

– Но, дорогой, ему все известно. «Я доверяю вам, Кристина, – сказал он мне. – Господин Рауль де Шаньи влюблен в вас и должен уехать. Но до отъезда пускай почувствует себя таким же несчастным, как я!..»

– И что же это означает, скажите на милость?

– Это мне следовало бы задать вам такой вопрос, мой друг. Значит, когда любишь, чувствуешь себя несчастным?

– Да, Кристина, когда любишь и далеко не уверен, что любят тебя.

– Вы имеете в виду Эрика?

– Не только Эрика, но и себя тоже, – с задумчивым видом сказал молодой человек, печально качая головой.

Они добрались до гримерной Кристины.

– Почему вы считаете себя в большей безопасности в этой гримерной, чем в театре? – спросил Рауль. – Если вы слышали его сквозь стены, то и он может нас услышать.

– Нет! Он дал мне слово не подходить больше к стенам моей гримерной, а я верю слову Эрика. Гримерная и моя спальня в озерном жилище принадлежат мне, только мне, и священны для него.