– Мы здесь, милый, – игриво откликнулись из спальни. – Иди сюда. У нас для тебя маленький сюрприз…
– Вера?.. – Дима включил свет.
Жена лежала на кровати, пригвожденная к матрацу столовым ножом. Грудная клетка и живот Веры были вскрыты грубыми резкими ударами, будто женщину пытались разрезать напополам. Одеяло и простыни пропитались кровью, а лезвие ножа по самую рукоять погрузилось в широко распахнутый рот.
Дима пошатнулся. Чтобы не упасть, пришлось схватиться рукой за дверной косяк.
– Дмитрий, бедняжка. – Натали Сатурова поднялась с пола, голая и красная. Ровные зубы светились белым на окровавленном лице.
Дима всхлипнул. У него задергался кадык.
– Не расстраивайтесь, Дмитрий, она почти не страдала. И потом – из нее все равно не получилась бы хорошая мама для маленькой. Не при жизни, понимаете?
Сатурова взялась обеими руками за рукоятку торчащего изо рта Веры ножа и потянула.
– Наташа, – с трудом просипел Дима. – Где моя дочь?
– О… Я думаю, она еще играет. – Натали Сатурова счастливо улыбнулась и одним легким движением руки перерезала себе горло.
– Стой! – Дима кинулся к ней, подхватил оседающее бесчувственное тело. Пачкаясь в крови жены и ее убийцы, затряс худую и почти невесомую Натали так, что ее голова стала болтаться из стороны в сторону, выплескивая струйки крови из разрезанных артерий.
– Где она, сука! Не смей сейчас подыхать, тварь! Где она? Где Настя?! – кричал Дима в лицо трупу, пытаясь зажать руками разрез, из которого все хлестало и хлестало красное.
Поскользнувшись, едва не грохнулся на пол. Отпустил Сатурову – и та завалилась на кровать, поверх Веры.
– НАСТЯ!
Топ-топ-топ – послышалось в коридоре.
– Настёна, ты тут?
Дима выскочил из комнаты. Крича имя дочери, забежал в детскую, оттуда в ванную и на кухню. В последнюю очередь распахнул дверцы шкафа-купе.
– Да где ж ты…
Весь ужас произошедшего – смерть жены, бесследное исчезновение единственного ребенка – обрушился на и без того слабеющий разум Димы. Остатки сил покинули его. Колени стали ватными, ногу повело в сторону. Развернувшись перед шкафом, он осел на полку. Уперся затылком в покачивающиеся на вешалках зимние куртки и пальто. Скопившаяся на одежде пыль попала в глаза и нос. Какой-то частью разума он еще успел подумать, насколько же нелепо, должно быть, выглядит со стороны – перемазанный в крови, провалившийся в собственный шкаф, жалкий.
А потом Дима чихнул.