Голоса из подвала,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Мы здесь, милый, – игриво откликнулись из спальни. – Иди сюда. У нас для тебя маленький сюрприз…

– Вера?.. – Дима включил свет.

Жена лежала на кровати, пригвожденная к матрацу столовым ножом. Грудная клетка и живот Веры были вскрыты грубыми резкими ударами, будто женщину пытались разрезать напополам. Одеяло и простыни пропитались кровью, а лезвие ножа по самую рукоять погрузилось в широко распахнутый рот.

Дима пошатнулся. Чтобы не упасть, пришлось схватиться рукой за дверной косяк.

– Дмитрий, бедняжка. – Натали Сатурова поднялась с пола, голая и красная. Ровные зубы светились белым на окровавленном лице.

Дима всхлипнул. У него задергался кадык.

– Не расстраивайтесь, Дмитрий, она почти не страдала. И потом – из нее все равно не получилась бы хорошая мама для маленькой. Не при жизни, понимаете?

Сатурова взялась обеими руками за рукоятку торчащего изо рта Веры ножа и потянула.

– Наташа, – с трудом просипел Дима. – Где моя дочь?

– О… Я думаю, она еще играет. – Натали Сатурова счастливо улыбнулась и одним легким движением руки перерезала себе горло.

– Стой! – Дима кинулся к ней, подхватил оседающее бесчувственное тело. Пачкаясь в крови жены и ее убийцы, затряс худую и почти невесомую Натали так, что ее голова стала болтаться из стороны в сторону, выплескивая струйки крови из разрезанных артерий.

– Где она, сука! Не смей сейчас подыхать, тварь! Где она? Где Настя?! – кричал Дима в лицо трупу, пытаясь зажать руками разрез, из которого все хлестало и хлестало красное.

Поскользнувшись, едва не грохнулся на пол. Отпустил Сатурову – и та завалилась на кровать, поверх Веры.

– НАСТЯ!

Топ-топ-топ – послышалось в коридоре.

– Настёна, ты тут?

Дима выскочил из комнаты. Крича имя дочери, забежал в детскую, оттуда в ванную и на кухню. В последнюю очередь распахнул дверцы шкафа-купе.

– Да где ж ты…

Весь ужас произошедшего – смерть жены, бесследное исчезновение единственного ребенка – обрушился на и без того слабеющий разум Димы. Остатки сил покинули его. Колени стали ватными, ногу повело в сторону. Развернувшись перед шкафом, он осел на полку. Уперся затылком в покачивающиеся на вешалках зимние куртки и пальто. Скопившаяся на одежде пыль попала в глаза и нос. Какой-то частью разума он еще успел подумать, насколько же нелепо, должно быть, выглядит со стороны – перемазанный в крови, провалившийся в собственный шкаф, жалкий.

А потом Дима чихнул.