– Ну, как мы Сатану вызывали.
– А… Я ему сережки свои отдала, любимые. Вот дурость-то.
Оля поставила на стол блюдо с печеньем:
– Совсем не дурость. Мне сестра сказала, они с подружками вызывали, потом одни пятерки в четверти были. Я тогда думала, все отличницы таким промышляют.
Оля мелодично захихикала.
– Ты же вроде тоже отличницей школу закончила? – напомнила Лена, – Что ты тогда закопала?
– Прядь волос. Но отличницей я стала исключительно благодаря папиному обещанию отвезти меня в Сочи.
– А Максимка палец надрезал, идиот. Но так и остался круглым троечником.
Лена шутила, но Верзин ответил с пьяным вызовом:
– А я не оценки просил.
– А что?
– Не скажу. Тайна.
– У-у-у-у! – зловеще протянула Оля.
Верзин выпил и подумал зло: «Какая же ты красивая, Самохина».
Он вспомнил, как двадцать лет назад на речном пляже она уснула в его объятиях, как они лежали, одетые, так и не занявшиеся любовью и как ему хотелось убить ее. Взять круглый камень и разбить ей висок, чтобы никому, никому не досталась. Чтобы не изменила, не постарела, чтобы они лежали, убитая и самоубийца, и все бы восхищались ими.
А теперь им по тридцать семь. Он старый, женатый, уставший. Она вдова с ребенком. Но где-то на пляже до сих пор лежат два мертвых юных тела.
По двигающимся ртам Верзин понял, что женщины говорят о чем-то. Он прогнал алкогольную пелену и вслушался.
– Как-то мы жили так, понарошку, – говорила Оля, – у Сатаны оценки просили, хотели в Америку убежать, стать звездами. Боялись учителей. А теперь вот взрослые, и попросить не у кого, и бояться некого, и сбежать некуда.
– Да что ты, Оленька, – завелся Верзин и на глазах жены обнял Самохину: – Мы еще ого-го! «А»-класс, сила, ну.
Оля засмеялась и вежливо высвободилась из объятий.