– Тебе пить хватит, – поморщилась Лена.
– За тебя, Оль! – Верзин опрокинул рюмку. – Жаль мне Серегу. Хороший был человек. Я ему завидовал.
– Да уж. – Оля крутила в пальцах бокал и была ослепительно хороша.
– Нет, я правда завидовал. Ольку нашу, Шепелеву, украл. А Олька с кем попало не будет. Олька и без Голливуда звездой всегда была.
Лена незаметно пнула его туфлей.
Он замолчал, захрустел подсунутым под нос печеньем.
Женщины заговорили про учителей: Ирина Афанасьевна до сих пор в школе работает. А Хлебалка зимой умерла в неотапливаемой сталинке. Математичка на пенсии рыбок разводит.
Верзин не участвовал в разговоре. Он смотрел на Самохину, в девичестве Шепелеву, и посылал ей один и тот же мысленный вопрос: помнишь, помнишь, помнишь?
После очередной рюмки он молча встал, походя погладил Олю по плечам и вышел в коридор.
– Куда? – окликнула Лена.
Не зная, что видит жену в последний раз, он сухо бросил:
– Курить.
По ночной квартире он прошел к балкону. Уткнулся в стекло горячим лбом, жадно вдохнул воздух.
«Совсем я захмелел, – подумал он и добавил: – От тебя».
Первой сигарете он поджег фильтр. Выругался, сплюнул ее в сумерки и прикурил вторую. Посмотрел вниз из окна.
Оно сидело на кондиционере в пяти метрах от Верзина. В сумерках отчетливо виднелась выпростанная из-под перепончатых крыльев мускулистая лапа в чешуе, когти, вцепившиеся в стену.
Верзин отшатнулся. Похлопал себя по щекам. Сигарета в его губах болталась из стороны в сторону.
– Надо же, – пробормотал он и снова высунулся в окно.
На кондиционере никого не было, и он вздохнул облегченно. А потом перевел взгляд чуть правее.
Оно ползло по фасаду здания, ловко цепляясь когтями. Огромные кожистые крылья шуршали о бетон.