Помнит ли Оля такой же июньский вечер, когда они остались одни – одни на всю вселенную? Помнит ли поцелуи, объятия? Робкие невинные прикосновения шестнадцатилетнего мальчика. Обещания вечности.
Помнит ли, как спросила:
– А что же Лена?
И услышала:
– Я люблю только тебя. Только тебя.
Ветер срывал клочья дыма с сигареты, уносил направо, к горящему окну кухни, где сидела с его женой девочка из юношеских снов.
Верзин проследил за дымом. Взор его остановило бесформенное пятно, прилепившееся к стене дома. Довольно крупное, оно болталось между третьим и четвертым этажами. Ветер теребил черные края, но определить, что это такое, нахмурившийся Верзин не смог.
Он потушил окурок и покинул балкон. Саша уже спал. На кухне женщины убирали посуду и обсуждали квартирный вопрос.
– Мы тебе огурчики на закуску оставили, – сказала хозяйка.
Верзин отвлеченно кивнул и открыл кухонное окно настежь.
– Ты чего? – спросила Лена.
Верзин по пояс высунулся в оконный проем.
– Да там что-то висит такое, не пойму никак.
– Где? – Оля нырнула ему под руку и тоже выглянула на улицу.
Ее твердая круглая грудка коснулась мужского предплечья. У Верзина перехватило дыхание.
– Исчезло, – стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказал он. – Вроде пальто висело. Сорвалось, наверное.
Оля разочарованно фыркнула.
Верзин сел и погрел в ладонях стопку:
– Я про Сатану забыл совсем.
– Про что? – подняла голову Лена.