Света озадаченно подняла глаза на шефа — таких деталей, наверное, она не знала.
— Тоже верно, а мать что говорит?
— Ничего, кудахчет, чтобы сына ее отпустили, а рассказывать что-то про него отказалась.
Я постучал пальцами по столу.
— Странно, — я задумчиво поскреб отросшую щетину, не сиделось спокойно. — Будто покрывает. Значит, есть за что.
— Вот и я про то же. В общем, упекли мы его на всякий случай на десять суток, до лучших времен. Мутно пока со всей этой историей. Может, к тому времени что-то и прояснится.
Я задумался. Неоформленная тревожная мысль терзала мозг. Казалось, что-то я упустил. В сотый раз я прокручивал нашу встречу с Ладошкиным. Вроде ничего необычного, но где-то есть деталь, которая не бросилась в глаза сразу, и теперь колет сознание, как камешек — ногу в ботинке посреди дороги.
Стал размышлять и вспоминать все странности. Во-первых, он пришел к другу якобы бухать. Сам был трезвый (и не с похмела) и без водки. Допустим, у батюшки и вправду самогон припрятан — но никакого пойла мы в храме еще тогда, при проведении обыска, не нашли. Во-вторых, в его штормовке мне показалось что-то странным. Она в земле испачкана. Будто он валялся пьяный или яму копал. В-третьих — его ногти. Грязь под ними — чернее ночи, в контрастном свете фонарика я это четко заметил. Может, конечно, мужик неряха, но для работника пивзавода уж слишком «мазутные» пальцы, прямо как у слесаря-моториста. В-четвертых, когда мы его брали, Гриша сильно струхнул. Конечно, может, любой так испугается, когда на тебя в темноте два здоровых лба с пистолетами нападают. Но я же дал сразу ясно понять, что мы не грабители, а представители правильных органов. Каждая такая подмеченная мелочь в отдельности ничего не значит, но в совокупности рождает большой знак вопроса. Что за фрукт этот Григорий Ладошкин. И какого черта он делал ночью в храме?
Дверь распахнулась, и на пороге появился помятый Федя.
— О, — воскликнул Горохов. — И тебе не отдыхается?
— На пенсии отдохну, — небрежно бросил Федя уже знакомую всем фразу.
Шеф хохотнул в кулак, а Света с Катковым прыснули от смеха.
— А что смешного? — недоумевал Федор. Он своего от меня заимствования даже не заметил.
— Не обращай внимания, — улыбнулся я. — Ты лучше скажи, когда Ладошкина обыскивал, тебе в нем ничего странным не показалось?
— Да нет, вроде... — задумчиво пробормотал напарник, почесывая кончик носа. — А что?
— Вот так сразу и не скажу. Но мутный он какой-то.
— Да обычный мужик, вот штормовка у него странная.
— В каком это смысле? — насторожился я.
— Она вроде обычная, но карманы у нее внутренние огромные. Как будто он хлеб в магазине тырит и туда складывает.
— Почему хлеб? — заинтересовалась Света. — Крошки там были?