И Радик – ведь был такой, правда, был! – вспомнил этого кота. И Соню. Она была где здесь, была им и не была им тоже. Потому что он не мог любить самого себя так, как любил её. И бабушка Сони – Радик, один и вместе со всей бездной не мог вспомнить её имя, но он помнил её лицо. Из пятна – то ли блика на блюдечке Висасуалия, то ли солнечного зайчика на теплом полу оно стало объемнее и узнаваемее.
– Соня, – он еще не обрел возможности говорить, и бездна не знала что это такое, но разве это важно! – Там наш кот, Соня. И Александра…
Бабушка Сони наконец обрела не только лицо, но и имя.
– А еще где-то в городе моя мама. Наша мама. Андрей.
С Андреем вышло иначе. Радик – да, теперь, когда у него была собственная пара глаз, скамейка у дома и кот Висасуалий, он точно имел право на собственное имя! – Радик сначала вспомнил имя. А потом и брата.
Но в следующий момент он забыл о брате, когда в студенистом боку почти прозрачной твари увидел искаженное лицо Сони. Лицо, ладони – её собственные, она молотила по упругому непроницаемому боку бездны изнутри, словно пытаясь выбраться.
«Что ты делаешь! Это невозможно! Мы сожрали тебя и меня», – мелькнуло в голове Радика, но вместо того, чтобы поверить этой мысли – своей ли? – он и сам принялся молотить руками и ногами, лишь вскользь удивляясь тому, что они есть у него. Руки и ноги.
Тварь подрагивала, не двигаясь с места и по-прежнему источая лишь сосущий нутро голод, но нет-нет, и в ней искорками мелькало что-то еще.
Шмяк! Радик оглянулся и понял, что Соне удалось выбраться. Сломанной прозрачной куклой, похожей на медузу, выброшенную прибоем на сухой берег, она упала прямо под ложноножки твари.
Чем сильнее Радик молотил руками по студню, окружавшему его, тем тяжелее ему было двигаться, и казавшееся сначала пустотой, а потом едва ли не туманом бездна становилась всё более жесткой, словно пролежавшие открытыми в пакетике мармеладные мишки.
Радик замер.
«Я помню себя. Соню. Кота Висасуалия, Александру и брата Андрея. Я помню маму и помню мармеладные мишки. Я не могу быть никем кроме самого себя», – понял вдруг он и рыбкой проскользнул сквозь снова ставшую проницаемой шкуру твари.
Больно ударившись об асфальт, он лишь подумал:
«Ого! Я помню асфальт!» – и больше ничего не успела подумать, охнув от неожиданности, когда прямо на него кулем свалился Андрей. Еще совсем неустойчивые и почти бесформенные, они едва не перемешались снова, но раздавшийся стон Сони заставил их прийти в себя.
– Я помню Соню, – чуть хвастливо заявил Радик.
– Я тоже помню Соню, – голос Андрея совсем не изменился, и Радик понял, что не ошибся. Именно его брат командовал медведем, месяцы и месяцы сохраняя чернильные души и не давая погибнуть незнакомцам и Соне. – Хоть и не знаю её.
Он поднялся первый и, чуть пошатываясь, шагнул в сторону. А после этого подал Радику руку. Андрей был старше брата на два года – Радик и это вспомнил! – и всегда поддерживал его, с тех самых пор, как Радик помнил себя. С уроками и дома, когда Радик падал или когда его обижали в школе. Как он вообще мог забыть это?
– Я помню тебя, брат, – прошептал Радик, принимая помощь. И Андрей лишь кивнул, а после заковылял ко всё еще пытающейся подняться Соне.
Радик двинулся за ним – и вовремя. Почти на то же самое место с диким криком плюхнулся Влад Суббота. Теперь Радик видел, что он не так уж был похож на того парня, которого ему показывал Котин в больнице.
– Там мой брат. И мама, – просипел Суббота, хватаясь за свои совсем еще жидкие колени.