Братья Карамазовы. Продолжерсия

22
18
20
22
24
26
28
30

– С причастием?.. Я, я… Не знаю я… Там… Когда рассказывали, не говорили…

– Это кто тебе рассказывал? Колись!.. Кому это после перепоя офицерики мерещатся? С пистолетами и березами… Или архангелы с неба слетели – в ушки твои мед вливали?.. Ну, Зюся?.. Говори!.. – и Максенин, протянув руку, схватил за воротник простой деревенской рубахи стоящего рядом с ним Славика.

– Мне папа рассказывал, – опустил голову, уже почти прошептал тот.

Максенин расхохотался:

– Ха-ха-ха!.. – я так и думал. – Папашка твой знатная алкашня… и всем известная… Ему бутылочку поставь, и он тебе после нее еще и не такие сказки насочиняет. Ха-ха!.. Так я и думал… А что ж ты не договорил, что пчелы потом вокруг этого причастия ковчежец из воска слепили – даже сень целую… И оно так там и лежит до сих пор. А пчелы его охраняют – и приблизиться к нему не дают!.. Кусают – и кусают только в глаза… О-ха-ха!.. Слышал я эти сказочки!.. Коча, рот закрой – кишки застудишь… Давно сказок не слушали, мягкоголовые? – он все не мог успокоиться и даже встал с архиерейского возвышения. – Ишь заслушались соловья Зюсьманского!.. Все бы им слушать бредни про Христосика…

Мальчики действительно устыдились обличения Максенина. Стали шевелиться, толкаться, смущенно посмеиваться, старательно боясь встретиться с «испепеляющим» взглядом Максенина. Кочнев даже громко щелкнул по лбу съежившегося Славика:

– Ишь – дезя, баечку нам засторочил… Тебе бы малым деткам-то люлечки баить…

Стюлин расплылся в саркастической улыбке, а вскочивший на ноги Тюхай даже отвесил несчастному рассказчику сзади увесистого пинка. Но Славик, обычно быстро сдающийся и надолго замолкающий после подобных атак, неожиданно поднял голову и хоть и запинающимся голоском, но произнес:

– По правде все это…

Максенина всего перекосило. Подскочив вплотную к Славику, он взял его за плечи и злобно выпалил, приблизивши свое лицо почти вплотную к лицу Славика:

– Что правда, Зюсьманская твоя сопливая морда? Что правда?..

– Правда, что Христос явился в причастии… Правда, что Бог наказал нечестивца…

Но не успел договорить, так как Максенин ударил его своим лбом в лоб. Несильно впрочем, но неожиданно – достаточно, чтобы ошеломить неожидавшего удара мальчишку. У Славика сразу потекли из глаз слезы, и он уже потерял дар речи, захлебываясь мешающими ему дышать слезами.

Но Максенину этого показалось недостаточным:

– О, гниль верующая!.. Сопливая Зюсьманская черномордия!.. О, дурье с засиранными мозгами!..

Он даже закружился на месте, чуть не скрежеща зубами от какого-то непреодолимого и буквально выворачивающего его наизнанку беснования. И в то же время в этом бесновании чувствовалось как бы что-то бессильное. Вдруг как какая-то мысль осенила его. Он перестал кружиться и, резко направившись к окну храма, выглянул в него. Оттуда его облило целым потоком солнечного света, заставившего Максенина болезненно зажмуриться. Потом он снова дернулся к мальчишкам.

– Так, батяня наш ушел, вроде, на панихиду. Причастие-то, кажется, с собой не брал – а? Или брал?..

Мальчишки с недоумением уставились на своего заводилу и начальника.

– Кажись, не брал, – пробормотал Кочнев.

Максенин еще раз резко развернулся и быстро вошел в дьяконские ворота иконостаса, забыв даже по обыкновению высунуть язык архангелу Гавриилу (за это полагался штраф – плотный «шелобан» по лбу). Недолгая пауза, и вот уже распахиваются царские врата, за которыми явился Максенин, словно мгновенно преобразившийся. Уже и следа нет волнения или бессильной ярости. На лице – отвратительная, одновременно глумливая и уверенная в себе улыбочка.