В мире мертвых Сатана был абсолютным правителем, ибо его возможностью управлять были лишь страх и искушение. Сейчас Агасфер, с появлением Николь, окончательно потерял страх и воспринимал окружающий его мир как грязную рутину, а умыслы Хозяина – как заговор против самой жизни. Они, конечно, могли его выкинуть туда, откуда его взяли, но среди живых, даже в самых страшных временах, не будет хуже, чем в аду. Там, среди тысячи черных душ найдется одна Божья душа, и она будет сильнее всего того легиона.
Сегодня будет последний день уколов и повязок, останутся таблетки, хорошее питание и сон. Он научил ее пользоваться стиральной машинкой для собственных нужд. Первый вопрос ее сегодня был ожидаемый: она спросила о тех ее самых близких и родных людях, которые были потеряны. Агасфер попытался со всей полнотой объяснить ей, что такое для человека его родители: те, для которых она сама является высшей ценностью. Она слушала очень внимательно, и уже становилось понятно, что ее отношение к людям вообще меняется. Если совсем недавно она еще считала, что люди и есть главное зло вокруг нее, то теперь из того, что ей поведал Агасфер, она осознала, что живых людей еще и не видела, а тех, по-настоящему живых, что когда-то видела, память не сохранила. Сегодня за завтраком она сама наливала чай, и получалось у нее это ловко и даже как бы аристократично. При этом в бирюзовом халатике и с огромной косой она выглядела принцессой из сказочной звездной страны. Даже у маленького Маугли были друзья – звери, среди которых он вырос и научился любви и доброте. Она же в тех джунглях, среди существ в обличье человеческом, ничего не нашла от людей, а обрела лишь одного друга – черного Ворона. Потом она спросила о Христе, и Агасфер, рассказав ей о Кресте как символе общего пути людей к спасению, не мог предположить, что она сейчас вспоминает тот крест, которым перед ней размахивали, когда пытались ее вешать, сжигать или заставлять совокупляться с ослом. Спасение от чего?
***
И он опять говорил ей, что все, что ей показали, было сделано по сатанинскому умыслу. Ей, рожденной во Христе, пытались внушить, что Крест – это орудие пыток, а не путь к спасению, что главным чудовищем на земле являются сами люди, и они заслуживают полного истребления, как считает Сатана, и ее приводили к тем же представлениям. Таковы были замыслы архитекторов. По воле Божьей для мира мертвых осталось невидимым то, что она принесла из мира своих мучений. То оружие борьбы с истинным злом, война с которым еще долго будет продолжаться, пока не придет последняя битва, местом которой станет гора Армагеддон в древнем городе Мегиддо, и в этой битве будут участвовать все цари мира. А сегодня – только они вдвоем. Она опять спросила про Христа, а когда узнала, что первым его ударил тот, кому он спас жизнь и вернул зрение, снова заплакала. Агасфер думал, что не все рассказал ей о крестном пути Спасителя.
Шли дни, у Николь стали появляться обычные девичьи интересы: она копалась в своем малом гардеробе, пытаясь удивить нарядами, училась готовить еду из продуктов, по большей части консервированных. Той жизнью, что за стенами, она абсолютно не интересовалась. Каждый день просила рассказывать о Христе и потихоньку начала учиться улыбаться. Агасфер достаточно много перевидал чертей и демонов, но ангелов никогда. А если бы увидел, то улыбались они бы, наверное, так же, как она. Девочка не спрашивала, для чего он здесь и что ей предстоит, видимо, надеялась, что он сам расскажет. А он молчал и думал, как избежать этого, спасти ее и людей. Страшный час приближался, ее вместе с ним увезут за красную стену. Все зависит сейчас от того, как скоро в мире живых найдут бригаду, которая подсадит оплодотворенную клетку в Николь. Тут обычные методы соблазнения и искушения не работали, ибо сделать привычную тем работу, да еще и во сне, было несбыточно. По тем же причинам и купить было невозможно.
Сатана давно убедился, что не все люди продаются, что вызывало его неимоверную злобу, ведь он-то точно был самым богатым, ибо знал, где зарыты все клады на земле, начиная от медных монет до сокровищ царей, воителей и современных богатеев. Все, кто зарывал от людей золото, были его клиентами. Они и тут, в аду, наивно, посулами, пытались смягчить режим содержания, за это их и переводили в вип-ямы, где было еще страшнее. Но они думали, что это за то, что мало предложили. Те, кто при жизни стяжал себе сокровища, надеялись умыкнуть их из ада когда-нибудь, ведь золото не гниет и не тухнет, оно всегда свежее и в цене. Вот из стяжателей никто точно не пытался каяться за награбленное, им хотелось второго дыхания, чтобы продолжить.
Те же, кто раскапывал, не понимали, что все, что спрятано от света и людей, людям не принадлежит, – это казна Сатаны. Все те, кто что-либо находил и возвращал в мир людской, был приговорен к аду, и те тоже никогда не каялись, считая это своим, забывая об истинном владельце и хранителе сокровищ. Все, что было под землей и под водой, принадлежало только ему, и даже те, кто ничего не нашел, убив на это всю жизнь или самые продуктивные годы, не оставались без его внимания. Те пытались в заброшенной шахте в Канаде поднять пиратское золото, а на острове Кокос – сокровища Лимы; и сокровища нацистов, и золото Монтесумы. Они же ползают по иудейской пустыне за древнееврейскими кладами, следуя «Медным свиткам» Мертвого моря. Пытаются забрать ему когда-то подаренное. Но и тем, кто нашел, и тем, кто только пытался, уже был рассчитан дальнейший распорядок бытия. Отвечал за это демон Астарот – хранитель сокровищ ада.
***
Золото было одним из очень эффективных рычагов управления человеком. Оно питалось душами людей даже не в реальном виде, а будучи мифом или черной кошкой темной ночью. Главное, что оно работало в любом времени, в любом обществе и при любом режиме. Наиболее эффективно в самом альтруистском – коммунистическом, где объявили, что Бога нет, а Христос – это еврейская сказка.
В то время и при том режиме учился мальчишка в техникуме, да и случилось, что согрешил со студенткой того же техникума. То ли это любовь была, то ли что еще, но она, будучи старше его на два года, вдруг забеременела. Но где не было большой любви, а просто недоразумение, там счастья не бывает, даже небольшого. Ребенок родился, а папаню, как и положено, забрали в армию служить. Вообще он жил с матерью и отцом, который серьезно злоупотреблял. Молодую тоже в этот бедный дом взяли, а куда было деваться? Она вроде и ничего, как-то привыкала, но мама ее, то есть теща, взбунтовалась и замыслила все изменить и поправить. Зять служил стране, а теща всеми силами искала новую, перспективную партию. Нашла-таки, правда уже разведенного, но хорошо зарабатывающего экскаваторщика Фоку, как ей казалось, хваткого и надежного. Она притащила его в дом, и место солдата, что ходит строем с песней «Не плачь, девчонка», оказалось занято перспективным экскаваторщиком. При общем всезнайстве тещи, неведомо ей было знать, что древнее имя Фока означает тюлень, что в приморском городе звучит вдвойне актуально. Вот про Фоку дальнейшая рассказка.
Фока любил рыть траншеи. Со всеми вычетами с метра можно было заиметь даже 80 копеек, а бывало, он за день проходил 30 метров. Это ж ого, какие деньжищи. Но, к его несчастью, много было другой работы, безденежной, пыльной и грязной. В то летнее утро он направлялся по городской разнарядке крушить старый жилой дом на центральной улице с трамваями, пешеходами и всем остальным. На том месте три дня стоял кран и, размахивая стрелой с подвешенной к ней «бабой», грохотал, разбивая стены. Из прохожих кто-то глох от ударов, рассматривая это атакующее насилие, а кто-то пробегал мимо, зажимая уши. Стены из бурого кирпича были настолько древними, насколько и крепкими. Однако, «баба» есть «баба», трещин она наделала. И теперь Фоке ковшом надо было обрушить эти стены – не взрывать же. До обеда просто скоблил их зубьями ковша, а к обеду начали вываливаться куски. Тут все и началось в это летнее солнечное время. Фока вываливал из стен куски, одновременно все время отхаркиваясь, ибо постоянно курил свои любимые и доступные сигареты «Аврора», табак из которых все время залипал в горле с взвесью дыма. Вот между паузами харчков он вдруг увидел, как из толпы прохожих сначала несколько, а потом и все кинулись к его машине. Это уже потом он из прокурорских протоколов узнает, что с последним ударом из чрева стены выскочил здоровенный кувшин и, сверкнув в полуденном солнце, заискрился сотнями золотых монет. А пока он видел из кабины только спины людей, а заглушив свой трактор, услышал еще и их сопение. Потом они дрались, разбегались, снова сбегались, прибывали другие партии людей. Когда Фока вылез на гусеницу своей машины, чтобы понять, что происходит, перед ним один мужчина выкручивал руки благообразного вида бабушке. Та кричала, плевалась в него, но в итоге сдалась и выпустила из рук желтые кружочки. Это были золотые царские деньги. Все остальные занимались примерно тем же. Воя сиреной, подскочил ментовский «козлик». Те, кому что-то досталось, бросились бежать, а те, кому не досталось, давали свидетельские показания и позорили мародеров и искусителей. Фоку тоже опросили, приехало его начальство и заявило, что завтра он не работает, будут другие работать. Но черт еще не перестал гримасничать. Когда Фока полез в машину забрать свой пиджачок, то увидел прямо у ступни, на траке гусеницы, блестящий желтый кружочек. На него никто не смотрел, и он его мастерски притырил. А народ поддавливал, окружив и экскаватор, и запретные территории. Толпа подпитывалась толпой, думая, что где-то что-то дают, но реальной очереди не было, и это беспокоило и волновало. Завтра сюда будут пропускать только самых проверенных и надежных из комсомольцев и профсоюзных активистов. Они придут с железными детскими совочками, так как щелей в строительном мусоре всегда много, и везде придется заглянуть.
Фока поперся домой, на пиво все равно не было, да и жрать хотелось. Теща жарила картошку, она подозрительно покосилась на рано вернувшегося зятя и заметила, что на него-то ничего не жарили. Фока давно тещу не стеснялся, разделся до трусов, отломил горбушку черного и стал ей тыкать в давно открытую банку кабачковой икры, которая уже сверху прилично засохла. Он выдавливал ее из-под корки и хлебом засовывал себе в ротовую полость. Он попил воды, «Авроры» больше не было, однако нашелся «Памир», жгучий и трескучий. Тут вдруг он вспомнил о монете и решил тещу потешить. По первости все выглядело как легкий семейный юмор. Монета была всего в один рубль, и еще года старого очень, наверное, недействительная, а по цвету напоминала золото тещиного кольца, ее гордость и память о свадьбе. Скорее всего, цвет был похож на рандолевые зубы пересиженного соседа. Но, когда Фока изложил свою историю, как сразу же теща его и умыла. Она начала все нарастающим басом объяснять, кто он такой. Все нажились на том, что он нашел, а он должен был претендовать хоть на половину. Она покраснела, ослюнявилась, перешла с крика на вой и с этим воем выскочила на улицу, но на секунду обернулась и выхватила монету. Она вспомнила, куда можно было побежать. Когда-то она торговала в парке подшивками «Крокодила», который блистал еще со времен нэповских, там она и видела этих лоточников с монетами. Теща по натуре своей была баба-хабалка, а по природе – торгашка. В ней прямо клокотало продать то, что стоит один рубль, за десять, или обменять на что-нибудь в хозяйстве полезное. За забором торчала соседка, в прошлом тоже активная комсомолка, но неудачно вышедшая замуж. Она была привлечена трубным басом тещи и сгорала от любопытства. Теща, конечно же, поделилась с ней новостями и побежала в парк, а соседка побежала в милицию. Теща вернулась в фаворе, объявив, что продала никчемную железку за пять рублей, а это два килограмма колбаски. Любила она все мерить колбаской: выходило аппетитно, полезно и очень наглядно. Фоке тоже было не наплевать – «Памир» кончился, и потому он тоже начал претендовать и получил 60 копеек, что соответствовало пяти пачкам «Авроры».
Хмурые менты пришли поутру, в дверь стучались ногами. Зятя усадили на стул, он, опять же, был в трусах, а тещу сильно напугали. Она в свои годы, в околоперестроечные времена, спекулировала водкой, попалась и чуть не угодила на срок, но соскочила, пройдя и СИЗО, и допросы. Сейчас ее прямо начало подкидывать от страха, и она всю правду доложила, даже что не за пять рублей продала, а за двадцать пять. Повезли тещу искать покупателя. В отношении Фоки власти поуспокоились, монета была одна, да еще и рублевая. Повезло Фоке с этой рублевой монетой, это был один рубль 1825 года, тот самый Константиновский рубль, самая редкая и ценная монета периода царствования Романовых. Таких монет в мире существовало всего пять, и именно Фокин экземпляр будет продан на одном из крупнейших аукционов мира за 22 миллиона рублей, еще по тем деньгам. А черти хохочут, сочиняя дальнейший сценарий.
***
Она не знала сколько ей лет, но была уверена, что во всем разберется и примет правильное решение, вопреки конечной цели ее использования мертвым миром. Агасфер уже, вроде, и был готов рассказать ей о ее роли в этих игрищах, но девочка опять спросила про Христа. Она тщательно расчесывала свои волосы, а он ей рассказывал, что видел за свою долгую жизнь среди людей, как Христос проявляется в судьбах человеческих и зовет к спасению, и что не было события более значимого, чем его приход в мир людей. Сегодня он все же ей рассказал, кто есть сам, о своем грехопадении и сраме. На улице волков не было видно, но если бы они были, то, вероятно, выли бы на самых высоких волчьих нотах. Агасфер вместе с верой обретал мужество и уверенность, что умереть, спасая жизнь, это и есть самопожертвование и высшая форма любви, присущая только христианской душе. Христос пришел, чтобы победить смерть, но теперь она готовилась к реваншу, и в этом роль Николь была неотвратимой.
Девочка все слушала и, кажется, стала понимать, что человек в своем несовершенстве не есть зло, а зло – это то, что пытается противостоять любви, то есть Христу. Николь до встречи с Агасфером ничего не слышала о любви и потому не понимала глубины зла. Она испытывала только боль и терзания, и это все получала от людей, и потому их и считала высшим злом и источником мучений. Но те люди были лишь инструментом в руках демонов. Они были искушенные и, возможно, уже обреченные на присутствие в океане ада. Человек в своем отношении к близким в первую очередь сам и открывает себе дорогу или к Христу и вечной жизни, или в адское пламя к Сатане. Агасфер внушал ей, что людей надо возлюбить и призывать к покаянию, ибо покаяние и есть спасение от когтей дьявола. Она опять плакала, совсем по-детски хлюпая носом и растирая кулачками глаза, а бывший трусливый еврей-сапожник все больше ожесточался, становясь воином своей войны за людей, за эту девочку, за свою душу. Вдруг она сказала, что просто убьет себя и этим решит проблему рождения ей чудовища, ведь у нее перед Агасфером есть преимущество: она смертна. И опять он говорил, что это ничего не решит, ибо сразу же найдут другую, и все повторят. Времени у тех – вечность, а у Сатаны силы великие и лукавство безграничное. Она опять плакала и просила рассказывать о Христе. Он вдруг начал бояться, что она что-нибудь с собой сотворит. Он говорил и говорил о Христе и греховности самоубийства с любой, даже самой высокой целью. Он говорил, что Христос на то и спаситель, и обязательно подскажет им путь избавления. Синяки и ссадины хорошо заживали, она перестала прихрамывать и училась на все адекватно реагировать, а выглядывая в окошко, вспоминала своего крылатого стража и иногда щелкала языком на его наречии, как бы призывая, но Ворон теперь не сможет закрыть ее своим крылом, даже если отзовется на зов.
Он летел на север, устраивать свою птичью жизнь, он был живым существом, хотя вся его жизнь протекала на тонкой границе между жизнью и смертью. Контракт со смертью у него пока закончился, ему предстоял контракт с жизнью.
Агасфер знал, что теперь его с Николь не разлучить, он будет с ней до конца, каким бы тот конец ни был. День тот все приближался, теперь мужчина выходил на улицу редко, но там становилось все теплее, наступал второй весенний месяц Нисан, если вообще бывает такая весна – без голубого неба, пения птиц и бабочек. Волки так же слонялись по улицам в поисках человеческого, а те, что в обличье человеческом, пили, жрали и веселились, женщины наполняли коробки и планово оскотинивались.
***
В больших хабах, во чревах накопителей, собирается порой до десятка рейсов. Если внимательно всматриваться, то можно определить, кто куда летит. Но уж тех, кто на север, глаз точно не пропустит. Даже в июльскую духоту у тех на коленях или между ручной клади увидишь скрутки курток на синтепоне. Маленькие винтовые суда, на которых предстоит последний долет до того севера, стоят группкой, отдельной от огромных воздушных флагманов – гордости уже теперь не отечественных производителей. Маленький самолет и есть маленький и легкий. Ветры отрываются на нем в полной мере, тревожно шевеля его весь полет, а при взлете и посадке подкидывая и раскачивая то рывками, то с натугой, плавно.
ebooksa