Могильный червь

Девушка, очевидно, не любила, когда на нее пялились, больше, чем бешеная собака. Тара почти видела, как это накатывает на нее. Она превратилась из глупой, бычьей и почти растерянной в ухмыляющуюся, пускающую слюни, в дикую тварь с развевающимися волосами и горящими глазами, когда нырнула вперед, обнажив зубы. И снова Тара даже не вздрогнула. То, что сейчас контролировало ее разум, казалось, понимало вещи, которые она не осознавала. Он каким-то образом знал, кем была эта девушка, и точно знал, как вызвать у нее определенную реакцию.

Смотри теперь, Тара, - казалось, говорил он. - Посмотри, как это просто.

Девушка с грубым, обезумевшим криком приземлилась на нее, разрывая Тару пальцами, шлепая, ударяя и царапая. И когда это не вызвало никакой реакции – то, что удерживало Тару, не позволяло ей двигаться, это почти парализовало ее – девушка впала в дикую ярость. Она кусала руки Тары, ее горло, ее плечи, ее руки, она просто продолжала кусать и кусать, и боль была сильной и невероятной, проходя через Тару резкими волнами. По девушке потекла кровь, но она все равно не отреагировала, поэтому она отпрыгнула и поползла по кругу, а затем упала, обхватив себя руками в позе эмбриона, раскачиваясь в грязи.

И ее голос, уже не звериный, а жалобный и плаксивый, как у маленькой девочки, которая знала, что попала в беду, сказал:

- Ты... ты мертва? Ты мертва? - oна начала всхлипывать. - Генри не понравится, если ты умрешь. Он не хочет, чтобы ты умерла.

Тара просто лежала там.

Она закрыла глаза.

Генри. Это имя, которое я хотела узнать. Генри. Теперь, когда у нас есть его имя, Тара. У нас есть власть.

- О, пожалуйста, не умирай, - простонала девушка. - Пожалуйста.

И именно тогда Тара почувствовала запах горячей мочи: девушка писалась от страха, от ужаса, возможно, зная, что теперь ее накажут.

Генри, Генри.

Девушка рыдала все громче. Тара не смотрела на нее. Она держала глаза закрытыми, и то, что было внутри нее, говорило ей, что именно так и ведется игра. Ибо игра в мертвеца была не просто клише из детской игры, это была политика выживания тела. Что-то древнее и действенное. Ничто не отнимает силу у хищника или мучителя быстрее, чем мысль о том, что его жертва сдохла.

То, что контролировало ее разум, вынудило ее тело к тому, что биологи называли тонической неподвижностью, адаптацией к угрозе хищника. В животном мире это было одновременно и рефлексивным действием, и защитным механизмом. И то, что давно было забыто у людей, теперь вновь ожило в Таре с ее растущим атавизмом. Ее разум, казалось, был отделен от физического тела лигами, связи были слабыми. Она была в состоянии танатоза, настоящего неврологического паралича.

Она не могла пошевелиться.

Она ничего не чувствовала.

Она была отключена, то, что осталось от ее привязанности к нервным окончаниям, полностью онемело от огромного количества эндорфинов.

Девушка продолжала всхлипывать.

Тара ждала.

Скоро начнется игра.

Ее игра.