Захлопнул ноут. Зевнул. Пора баиньки.
Он пробудился ночью, и резко сел. Комната вращалась, зыбко изгибались стены. Рысеев заморгал, пытаясь устаканить мир. В дверях, высокий, до притолоки, стоял человек, длинные руки были разведены в стороны, словно для объятий.
Рысеев потёр веки и выдохнул облегчённо. Это темнота слоится, сгущается и разжижается из-за тусклого мерцания за занавесками. В квартире нет никого.
И всё же что-то его разбудило. Звук, будто в коридоре ходили.
Или ползали.
Ругая себя за малодушие, Рысеев поковылял в ванну. Сквозняк обдувал икры. Тигр следил, прячась за бамбуковыми стеблями. Повинуясь порыву, парень подошёл к картинке и покрутил ручку, поцарапанный алюминиевый набалдашник. Заперто. Как иначе? Повеяло запахом мокрой шерсти, грязной псины. Рысеев отпрянул инстинктивно. Может забывчивый Митенька оставил в комнате продукты, и они испортились?
В ванной заворчали разбуянившиеся трубы. Рысеев поёжился и ругнулся.
Рабочий день подходил к концу. На экране отважные касл-рокские подростки уничтожали дьявольского клоуна. Рысеев рассеянно водил взором по залу, пока не упёрся в шевелящийся объект справа от себя. За последними возбуждённо перешёптывающимися рядами возвышалось нечто длинное и неправильное, силуэт с перекрученными лапами и вздымающейся грудной клеткой, огородное пугало, болотная коряга, трепещущее на октябрьском ветру дерево. Корпус фонарика скользил в мгновенно вспотевших пальцах. Луч ковырнул темноту.
— Да что со мной? — раздражённо поинтересовался Рысеев.
Вечером он брезгливо изучал собственные джинсы, распятые на постели буквой «V» и прижимал к уху мобильник. Ответили после седьмого гудка.
— Лидия Петровна? Это Геннадий. — Он механически разгладил штанину. — Вы были сегодня у меня?
— Нет. — Щелчки в динамике. — Я предупреждаю о визитах.
— В таком случае… — Он замешкался.
— Что произошло?
— Я думаю, кто-то трогал мои вещи. Штаны вывернуты наизнанку. И кофты, хотя я не доставал их из чемодана. И уха съедена.
— Подожди, заинька, — раздалось в трубке, Рысеев не сразу понял, что фраза предназначена кому-то третьему. — Простите, моя внучка… Так что там съели, вы говорите? Вашу уху?
— Не мою. В холодильнике стояла кастрюля с прокисшей ухой. Её съели или вылили. Кастрюля пуста.
— Это невозможно, — судя по голосу, хозяйка улыбалась. — Ключи есть только у меня, у вас и у Митеньки.
— А Митенька не мог вернуться?
— Вы бы его увидели, так?
ebooksa