Он бросил её на кровать, лицом вниз, и упал сверху. Ей показалось, что внутри что-то хрустнуло, но возбуждение от этого лишь возросло.
— Я фантазировал, что в моей крови течёт немецкая кровь. Меня заводила чёрная форма, начищенные сапоги. Когда прожектор светит, лают овчарки и за колючей проволокой жмутся женщины, и их всех, о, да, Боже, да, всех я могу трахнуть! И когда я работаю с животными, я будто надзиратель, Кира, Кирочка…
Он схватил её за волосы и больно ударил лицом о кровать:
— Сука, тощая сука!
Она закричала, и он кончил. Когда она перевернулась на спину, Гордей уже оделся.
— Мне пора, — сказал он смущённо. — Половина наших сбежала, половина в суде. Животные остались одни.
— Прощай, — улыбнулась Кира слабо и провалилась в сон.
Проснулась она во второй половине следующего дня. Внутренности горели. Белки налились кровью, а лицо превратилось в череп с налипшей пергаментной кожей. Час она просидела в душе, прислушиваясь к спазмам в желудке.
С трудом вытащила из шкафа весы.
39, — показало табло.
Ещё один рубеж достигнут.
Боль полоснула изнутри бритвой. Впилась в стенки желудка. Кира на корточках добралась до телефона.
— Вячеслав Сергеевич! Я умираю!
— Сейчас приеду, — коротко ответил врач.
Кире понадобились титанические усилия, чтобы натянуть шорты и футболку. Дотронувшись до живота, она нащупала шишку чуть ниже пупка. Шишка дёрнулась и исчезла.
«Я брежу», — подумала Кира.
Скоблев появился на пороге через полчаса.
— Хорошо выглядите, Кира Дмитриевна.
— Я… выгляжу… ужасно…
— Ну, что вы. Где ваша сила духа?