Другая сторона прощания

22
18
20
22
24
26
28
30

— Причитается? Рискну предположить, что речь идет о проценте с твоего гонорара, Гарри, — сказал Холлер.

— Размечтался! — хмыкнул Босх. — Хотя, если подгонишь лабораторию, и тебе что-нибудь перепадет.

— Скину тебе письмо, братишка.

— Спасибо, братан.

Босх вышел из дома в половине двенадцатого, чтобы успеть перекусить по пути в Окснард. На улице он посмотрел по сторонам — нет ли слежки, — после чего направился к взятому напрокат «чероки». Машину он оставил в квартале от дома. Спустившись в Вэлли, он завернул в «Покито мас», где проглотил порцию тако, затем выехал на шоссе 101 и отправился в округ Вентура.

Окснард был самым большим городом в округе. Свое неблагозвучное название он получил в память о фермере, который в конце девятнадцатого века построил там завод по переработке сахарной свеклы. Город окружал бухту Порт-Уайниме, где находилась небольшая база ВМС США. Во время разговора с Оливией Макдоналд Босх планировал спросить, не потому ли Доминик решил записаться во флот.

Пробок не было, и Босх оказался в Окснарде раньше, чем планировал. Заехал в порт и прокатился вдоль Голливудского пляжа, где напротив океана выстроилась шеренга аккуратных домиков, а улицы назывались Ла-Бреа, Сансет и Лос-Фелис — так же, как знаменитые бульвары Голливуда, где блеск граничит с нищетой.

Ровно в назначенное время он остановился у дома Оливии Макдоналд — ухоженного калифорнийского бунгало, похожего на остальные здания в этом старом районе для среднего класса. Оливия ждала Босха, сидя в кресле на крыльце. Она была примерно того же возраста, что и Гарри. Подобно Доминику, Оливия была полукровкой: наполовину белой, наполовину латиноамериканкой. Волосы ее были снежно-белыми. На Оливии были выцветшие джинсы и белая блузка.

— Здравствуйте, я Гарри Босх, — сказал Босх.

Протянул руку, и Оливия пожала ее, не вставая с кресла.

— Оливия, — сказала она. — Присаживайтесь.

Босх сел в плетеное кресло. Между ними с Оливией стоял столик со стеклянным верхом, а на нем — кувшин чая со льдом и два стакана. Оливия предложила Босху выпить чая, и тот не отказался, но чисто из вежливости. Еще на столике лежал большой желтый конверт с надписью «Не сгибать». Наверное, в нем были фотографии.

— Итак, — начала Оливия, разлив чай по стаканам, — вы хотели поговорить о моем брате. Сразу спрошу: на кого вы работаете?

Босх ожидал, что разговор начнется с этого вопроса. И знал, что от его ответа зависит дальнейший ход беседы.

— Ну, это весьма щекотливая тема, — ответил он. — Человек, который меня нанял, хочет выяснить, есть ли у него ребенок. Этот ребенок должен был родиться в пятьдесят первом году. Но мы условились, что я буду вести расследование в обстановке строжайшей секретности и не раскрою имени моего нанимателя, пока он сам того не велит. В общем, сейчас я в затрудненном положении. Что-то вроде «уловки двадцать два»: вы не захотите говорить со мной, пока не узнаете имени моего нанимателя. А я не могу его назвать, пока не выясню, что ваш брат был сыном этого человека.

— Ну а как вы это выясните? — спросила она, сокрушенно всплеснув руками. — Никки погиб в семидесятом году.

Босх понял, что беседа идет в нужную сторону:

— Есть кое-какие соображения. Он вырос в этом доме, верно?

— Откуда вы знаете?

— Этот адрес указан в свидетельстве о рождении — том, что выписали после усыновления. Может, найду здесь что-нибудь полезное. Скажите, его комната осталась такой же, как при жизни?