Знание раздавило моего Дамиена. Человека, прошедшего через многое, достигшего дна разочарований и несправедливости, отчаяния и безысходности.
И я добиваю его, испытывая невероятное, бесконечное облегчение, отпуская свою обиду за Меланию, за их сына и годы счастливого брака, за своё отнятое, вырванное с корнем право самой стать матерью:
- Меня сбила машина белого цвета. Дорогой Lexus класса люкс, по свидетельству очевидца, выскочил на тротуар и скрылся с места, не останавливаясь. На нём не было ни номерных знаков, ни каких-либо особенных отличительных признаков, поэтому найти его оказалось невозможным. Да и мало кому нужным, потому что, по мнению врачей, мне несказанно повезло, что я осталась в живых. Но знаешь, я почему-то теперь думаю, что водителю той машины очень хотелось моей жизни. Нет никакого интереса в соперничестве, если не с кем соперничать.
Мне не хочется больше смотреть в его сторону, а тем более прикасаться физически. Мои глаза смотрят на медленно падающий из серой небесной бездны снег, одевающий высоченные ели в белые одежды, покрывающий больничный сквер белым покрывалом чистоты и умиротворения. Я не чувствую больше боли, ни внутренней, ни внешней, ни физической, ни душевной.
- Ты никогда не думал, что был лишь трофеем в чьей-то игре? Знаешь, таким особенно ценным, потому что в нём много золота и его тяжелее всего завоевать, но в ряду всех остальных достижений пыль на нём лежит таким же точно толстым слоем.
Дамиен молчит, и в этом молчании я слышу очень многое: он всё знает, давно уже понял, просто понятия не имел, не осознавал до конца масштабы всех своих потерь.
- Я хочу, чтобы ты сейчас ушёл, - прошу его.
Но он не двигается с места, даже не пытается пошевелиться. Так и сидит, прижав руки к лицу, только трястись перестал.
- Уйди, я хочу побыть одна! Просто хочу быть одна! Это единственное, что мне нужно в этой грёбаной жизни! – в своих истеричных воплях я впервые слышу нотки не поддельной, не наигранной, не искусственно культивируемой, а самой настоящей живой ненависти. – Я не могу иметь детей! Я никогда не смогу родить ребёнка, потому что уже годы не женщина! Ты жил всё это время с куклой! С муляжом!
Дамиен убирает руки от своего лица, я вижу его покрасневшие от слёз глаза, вижу все его боли, большие и маленькие, но не вижу смирения. Нет в них ни капли согбенного принятия, согласия, отпущения, всепрощения.
В одно мгновение он оказывается рядом, сжимает своими огромными руками меня, всегда в разы меньше его и ростом, и весом, но теперь, измученная то ли болезнью, то ли её лечением, я кажусь себе ребёнком в его объятиях. И этому ребёнку очень нравится быть в бережных стенах защиты, в безопасности, в любви, потому что его влажные губы повторяют раз за разом в прижатое к ним ухо:
- Я люблю тебя, слышишь? Я так сильно люблю тебя! И вытащу, чего бы мне это ни стоило, клянусь, вытащу! Вот увидишь! Даже не пытайся сопротивляться, потому что я всё равно это сделаю! Потому что я люблю тебя! Так сильно, как никто ещё не любил на этой чёртовой планете! Ты мой Опиум, мой единственный смысл… Мой Опиум…
Как там говорят? Саднит в груди, печёт, ноет? Неееет… Всё не то.
Никогда прежде я не стоял на коленях, теперь вот стою: не люди поставили - сам это сделал.
Так сильно боялся упасть, что в итоге столкнул себя сам в пропасть. На самое-самое дно.
Это даже не боль…
Боль можно пережить, можно справиться. А это…
Боже, как же я хотел её ребёнка, а он, оказывается, был у меня. Впервые это острое желание, острее всех прочих, пробило мой мозг в том возрасте, когда парни и не помышляют о подобном. Все мои сверстники «пили» жизнь, щедро проливая излишки, расплёскивая себя в удовольствиях, а я собирал по крупицам, бережно храня каждое мгновение своего года с Евой. Мои друзья меняли девчонок, боясь постоянных, а я думал о женитьбе, мечтал о детях. Они считали амурные победы, а я ломал голову, как быстрее встать на ноги, чтобы успеть заполучить мою Еву навсегда. Я строил планы и делал это слишком рано, настолько, что пугал даже Еву. Я спешил жить, и только теперь знаю ответ на вопрос «Почему?».
Она молчит, а мне трудно дышать. Если б кто сказал сейчас: Дамиен плачь, станет легче, я б его ударил.