Драконья гавань

Охотник пожал плечами:

– Какая разница? Если доберемся, конечно, история выйдет получше. Но я бывал и в более длительных походах, где цель была куда скромнее. Сюда я отправился по многим причинам. Скажем, проветрить Дэвви и увезти его подальше от опасности. Но думаю, еще я согласился по той же причине, что и Лефтрин. Человеку хочется оставить в жизни какой-то след. Если мы найдем этот город или хотя бы место, где он был прежде, ошалеют все Дождевые чащобы и Удачный. Часто ли в жизни выпадает подобная возможность? По меньшей мере мы закрасим белые пятна на карте. Каждый вечер Сварг садится, рисует наброски и записывает, а капитан Лефтрин добавляет свои заметки. Джесс вел собственный дневник. Я сам туда пару раз вписывал, какую дичь мы добыли и какие деревья обнаружили. Все эти сведения войдут в летописи и будут храниться в Зале Торговцев Дождевых чащоб. И еще много лет спустя каждый, кто захочет пристать тут к берегу на ночь, будет основываться на наших рассказах. Наши имена запомнят. «Плавание „Смоляного“ в Кельсингру». Что-нибудь в этом духе. А это уже что-то, сам понимаешь. Стоящее дело.

Пока Карсон говорил, Седрик смотрел в огонь. Но теперь он украдкой глянул на охотника и заметил, что тот оживился, как никогда прежде за время их знакомства. Глубоко посаженные карие глаза сияли, а губы, прячущиеся в бороде, изогнула довольная улыбка. Седрик никогда еще не видел, чтобы кто-то так радовался столь неосязаемой выгоде. Он заставал Геста в приступе довольства после заключения выгодной сделки, помнил, как отец обильными возлияниями отмечал участие в торговом походе. И каждый раз дело было в богатстве, в деньгах, а также во власти и в положении, с ними связанных. Они служили мерилом успеха для торговца Удачного. И точно так же оценивался человек в любом городе Калсиды и Джамелии и во всех прочих цивилизованных местах, где бывал Седрик. Так что он наблюдал за Карсоном и ждал, когда же тот искривит губы или горько рассмеется, дав понять, что просто потешался над самим собой.

Но этого не произошло. И хотя, по утверждению Карсона, он отправился в поход по тем же причинам, что и капитан Лефтрин, он ни словом не обмолвился об убийстве драконов и о тех деньгах, какие можно на этом сделать.

– Все это скорее мечты, – заметил Седрик, в основном из желания заполнить паузу в разговоре, но в то же время и надеясь, что это побудит охотника поделиться его главным замыслом.

Прежде чем он вернется на «Смоляной», следует выяснить, насколько жесток капитан Лефтрин. Не угрожает ли Элис непосредственная опасность?

– Возможно. У каждого есть мечта. Не думаю, что я сообщил тебе что-то новое. Взять вас с Элис: вы записываете все о драконах, выспрашиваете у них, что они помнят о Старших. Это ведь то же самое. Вы исследуете земли, куда до вас никто не ступал – по крайней мере, не ступал уже давно.

– На этом можно сделать деньги, – отважился предположить Седрик.

– Может быть, – все же рассмеялся Карсон. – Но я как-то сомневаюсь. Боюсь, если из этого что и выйдет, к этому времени я уже давно буду гнить в могиле. Но некоторые хранители на это надеются, – улыбнулся охотник и покачал головой. – Грефт, скажем, очень высокого о себе мнения. Он собирается основать новое поселение Дождевых чащоб, хранители присвоят себе все богатства Кельсингры, а драконы помогут им отстоять находку. Вверх по реке придут корабли с рабочими, начнется торговля, а он сделается богачом.

– Грефт такое говорит? – поразился Седрик.

Он уважал хранителя за его ум, но всегда полагал, что тот слишком враждебно настроен, чтобы вынашивать столь грандиозные планы.

– Не мне, конечно. Но он нашептывает об этом другим хранителям, как будто подобным разговорам несвойственно просачиваться. Подозреваю, бóльшая часть этих идей исходит от Джесса – тот обожает строить из себя умудренного опытом и просвещенного человека. Под чем, вероятно, подразумевает, что однажды ему довелось прочесть книгу. И это он забил мальчишке голову всякой чепухой. – Карсон подался вперед и отломил сучок от какой-то плавучей коряги. Раздавшийся треск говорил о том, что он крайне раздражен. – Нет, вполне возможно, что Кельсингра найдется и мы там поселимся, но только не так, как это представляется Грефту, – продолжил он уже спокойным тоном. – Прежде всего у него недостаточно людей, а среди тех, что есть, слишком мало женщин. Народу не хватит основать деревеньку – какой уж там город. А жители Дождевых чащоб, как ты, наверное, знаешь, плодятся с трудом. А те младенцы, что все же появляются на свет живыми, часто умирают, не протянув и года. И в Дождевых чащобах в сорок лет ты уже старик, – добавил Карсон и поскреб чешуйчатую щеку над бородой. – Поэтому, если великое открытие и впрямь сподвигнет целый корабль новых поселенцев на то, чтобы подняться по реке, их явно окажется больше, чем первооткрывателей, и с ними придется считаться. И хотя Грефт с прочими хранителями могут найти сокровища, есть-то их будет нельзя. Все это уже было! Пока богатства Старших оставались в Дождевых чащобах, проку с них не было. Нам пришлось вывозить их туда, где их могли купить другие. Вот почему Удачный – большой торговый город, а Трехог – нет. Если бы мы не продавали сокровища, то голодали бы. И если мы действительно найдем Кельсингру и там остались предметы Старших, торговцы, которые занимаются подобными сделками, поймут это первыми. Объявятся люди, способные выжать из сделки выгоду до последней капли. Король Грефт будет вынужден сесть с ними за стол переговоров и играть по их правилам. И все же… К тому времени, как Дэвви станет мужчиной, возможно, в Кельсингре для него появится будущее.

Охотник прокашлялся и сунул в костер очередную сухую щепку. Седрик молчал, представляя, как Грефт или кто-нибудь еще из хранителей ведет переговоры с Гестом. Да тот съест их живьем и будет ковырять в зубах их костями!

Вдруг из воды выскочила жирная серебряная рыбина, погнавшаяся за жужжащей мухой. Она с плеском упала обратно в свой мокрый мир, и Карсон рассмеялся:

– Только посмотри на меня. Разглагольствую о мечтах и сказках, словно какой-то менестрель! Если от Кельсингры что-нибудь осталось, да если мы найдем город…

– А что, если мы ничего не найдем?

– Что ж… Об этом я тоже размышлял. Когда именно капитан Лефтрин сдастся и скажет, что мы поворачиваем обратно к Трехогу? Честно говоря, я не думаю, что он так поступит. Во-первых, хранители и драконы вернуться не могут. Там их никто не ждет. Поэтому капитану придется двигаться вперед, пока не отыщется место, где они смогут поселиться. А это уже само по себе будет не меньшим открытием, чем Кельсингра, – задумчиво почесал в бороде Карсон. – Во-вторых, пока капитан движется вверх по течению, Элис будет рядом с ним. Как только он развернет баркас, пойдет обратный отсчет дней до разлуки. – Он покосился на Седрика, подняв бровь, и прибавил: – Извини, если я лезу не в свое дело, но так оно видится мне. Как-то вечером я подслушал их разговор со Сваргом. Лефтрин прислушивается к мнению команды гораздо больше, чем другие капитаны, вот почему многие так долго у него служат. Он хотел узнать, что думают о походе Сварг и Беллин и не хотят ли повернуть назад. И Сварг сказал: «Нам-то все равно, кэп. Нас не ждут дома` на деревьях. А эта река где-то же начинается. Мы уже зашли так далеко, значит должны и прийти к чему-то». На что Лефтрин рассмеялся и спросил: «А если мы придем к плохому концу?», а Сварг ответил: «Плохой конец – это просто новое начало. Мы там уже бывали». Вот так-то. Думаю, они будут идти, пока не найдут Кельсингру или пока для «Смоляного» не станет слишком мелко. – Карсон поворошил костер, искренне залюбовавшись взлетевшим роем ярких искр. – И я пойду с ними. В конце концов, у меня тоже ничего нет и никто не ждет меня в Трехоге. Или где-то еще.

Это явно было не столько утверждение, сколько заданный исподволь вопрос. Седрик задумался.

– Мне выбора не осталось, – пожав плечами, заключил он. – Меня в Удачном ждет жизнь. Та, в которой я довольно-таки успешен, хоть и не способен выжить в одиночку здесь. Но вернуться к ней я не могу. Значит, я обречен отправиться дальше на «Смоляном» и вытерпеть все, что бы ни ждало нас впереди. Я загнан в угол.

Он твердо знал, что так и есть. Но все же пожалел о том, что его слова звучат так убого и мелко в сравнении с великодушными воззрениями Карсона.