Драконья гавань

И еда. В реке и возле нее водилась дичь, мелкая, зато обильная и требующая усилий, чтобы ее поймать. Нужен был острый глаз, чтобы выхватить из воды рыбину или сдернуть с низкой ветки обезьяну. Но это тоже было прекрасно – удовлетворение от победы и вкус свежей, еще теплой добычи. Эта река с чистой водой меняла Синтару.

Однако больше всего ее изменило тепло последней ночи. Как только вода согрела ее, с телом начало что-то происходить. В основном с крыльями. По ним разлилось тепло и какое-то непривычное чувство, словно они, как растения после долгой засухи, напились влаги и стали распрямляться. Теперь Синтара расправила крылья и залюбовалась тем, как свет играет на чешуе и отражается от перепонок. Кровь с новой силой бежала по их жилам. Драконица взмахнула крыльями, раз, другой и третий, и пришла в восторг, когда они приподняли ее тело над водой. В небо они ее пока не вознесут, но теперь ей уже верилось, что в один прекрасный день это все же случится.

Синтаре не хотелось уходить от благостного тепла, но ночью, после долгих переговоров, они условились, что с наступлением утра отправятся к хранителям. Грефт поступил недопустимо.

«Зря Кало не прикончил его, – снова подумала она. – Если бы он убил его и съел, на этом дело бы и кончилось».

То, что человек посмел явиться к ним среди ночи, тайком, не затем, чтобы служить им, но чтобы забрать у них кровь и чешую, будто хотел доить корову или стричь овцу, показывало, насколько ущербны отношения драконов с людьми. Пора положить этому конец, раз и навсегда.

Когда они вышли из Трехога, их было тринадцать, потому что тогда Синтара не считала Релпду и Плевка за драконов. Теперь их стало четырнадцать, несмотря на потерю Хеби. Четырнадцать куда более сильных и умелых, чем в начале пути. Четырнадцать тех, кого отныне и впредь никто не посмеет не считать за драконов.

Они целеустремленно направились вброд к баркасу. Синтара учуяла запах дыма – на борту кто-то развел огонь. С палубы на драконов смотрели Карсон и Седрик. В глазах последнего сиял неприкрытый восторг, когда он улыбался красоте своей драконицы. Хотя бы он относится к ним подобающим образом.

– Проснитесь и выслушайте нас! – протрубил Меркор, нарушив рассветную тишину.

Стая испуганных птиц вспорхнула из камышей. Тревожно перекликаясь, они полетели вверх по течению. Кало уперся в борт плечом и налег, качнув баркас.

– Проснитесь! – взревел он.

Люди на судне завопили громче уток, а те двое, что стояли на палубе, в испуге схватились за планширь.

– Будь терпелив, Кало, – негромко посоветовал Меркор. – Ты перепугаешь их до потери рассудка, и мы не добьемся от них никакого толку.

Должно быть, предостережение запоздало, решила Синтара, поскольку люди уже посыпались из недр корабля, словно муравьи из растоптанной кучи. Драконицу впечатлило многообразие издаваемых ими звуков: кто-то ругался, один плакал, еще несколько орали, а капитан грозил карой любому, кто подвергнет Смоляного опасности. Элис держалась рядом с Лефтрином, столь же разгневанная. От нее растекалась безмолвная тревога за своего мужчину и баркас. Нет, уверилась Синтара. Нет, она не ошиблась. Хоть Элис и правильно относится к драконам, она не годится ни в хранители, ни в Старшие. Как же быстро она перенесла всю свою преданность на человеческого самца и живой корабль. Синтара наблюдала за тем, как женщина, некогда искренне восхищавшаяся ею, поглаживала теперь серебристый планширь корабля, словно успокаивала испуганную кошку.

– Тихо! – рявкнул капитан людям на его судне, затем перегнулся через борт и сердито воззрился на Меркора. – Если вы недовольны мною или кем-то из команды, то так и скажите, и я отвечу. Но если хоть один из вас еще раз тронет мой корабль, я всажу в него гарпун.

– А у тебя есть гарпун? – поинтересовался Меркор с таким искренним любопытством, что кто-то – возможно, Тимара – невольно издал нервный смешок.

Лефтрин пропустил его вопрос мимо ушей.

– Чем ты недоволен, дракон? – спросил он.

– Прошлой ночью один из вас пришел к нам, пока мы спали, и пытался ранить Кало. Не просто ранить, а забрать у него кровь и чешую, чтобы продать другим людям.

Лефтрин не стал отрицать очевидное:

– Это был не я и не член моей команды.