Всё равно, это его удивляло. Дело-то было редкое. Помнится в молодости, ещё в южных странах, его рота лишилась капитана. Он не был убит, не был ранен, он сбежал с ротной казной. И поймать его не смогли. Лейтенанту, заместителю капитана, естественно, доверия не было никакого. А командир был нужен, командир всегда нужен. Тогда представители корпораций собрались и выбрали нового капитана, и оставшиеся офицеры роты безоговорочно приняли выбор солдат. Но тогда выбирали капитана. Не генерала.
Кавалер опять думал о том, что в его земле недруги обязательно и с удовольствием окрестят его выскочкой и самозванцем. Но отказаться теперь от чина, снять прекрасную перевязь было невозможно. Это было всё равно что плюнуть в солдат и офицеров его. Ну что ж, сделано так сделано, видит Бог, не сам он себе сию ленту устраивал.
— Мильке!
— Да, генерал, — отозвался капитан штаба.
«Генерал». Звучит-то как непривычно. Высокопарно. Всё равно что «епископ», не меньше.
— Дам вам сто талеров, — говорит Волков, всё ещё находясь под впечатлением от слова «генерал», — купите свиней, вина, пива, ещё чего-нибудь, пусть людям будет праздник. И пленным тоже пусть пожарят мяса.
— Будет исполнено. Сейчас же займусь праздничным обедом.
«Это прекрасно, конечно…»
— А как наши другие дела? — спрашивает новоиспечённый генерал.
У штабс-капитана всегда, кажется, ответ готов:
— Я вчера по вашему распоряжению выдал вашим пленным холста из ваших трофеев и сукна из общих, за сукно в общую казну придётся вложить двести два талера. Раздал без малого триста пар башмаков; ниток и иголок, тесьмы и шнура купил на семнадцать талеров, список расходов я вам подам завтра. Людишки ваши вам благодарны, сейчас обшиваются, думаю, завтра капитан Рене сможет первую партию в триста человек отправить в наш лагерь за реку. Думаю, дойдут и без обоза, идти тут недалеко, капитану Хайнквисту я уже сказал, чтобы он готовился принимать пленных. Хайнквист сказал, что до завтра приготовится.
— Прекрасно, — Волков кивнул в знак окончания разговора и пошёл к себе в шатёр снимать доспех, так как, несмотря на ранее утро, становилось жарковато.
А вот солдат офицеры с поля не отпускали. Раз уж собрали всех, так отчего же не провести смотр. Причём полковник Брюнхвальд и капитан Мильке, будто невзначай, стали смотреть и роты полковника Эберста, и кавалеристов, и даже на ландскнехтов взглянули. И при том не стеснялись задавать всякие вопросы командирам частей. И те, хоть и без заметной радости, но на те вопросы отвечали, понимая, что и Брюнхвальд, и Мильке теперь к генералу люди ближайшие. С ними лучше не спорить.
Волков сел разоблачаться. Бережно и даже благоговейно Курт Фейлинг снял с Волкова белоснежную перевязь. Символ генеральской власти. Гюнтер стал расстёгивать пряжки наплечников, а тут Роха пришёл:
— Дозволите, господин генерал?
— Входите, — отвечал кавалер, не поворачиваясь.
Роха, как всегда грузно, так что складной стул заскрипел жалобно, уселся напротив генерала, выставив вперёд свою деревяшку:
— Ещё раз с Вилли посмотрели все мушкеты… Двадцать один мушкет… Трещины на срезе ствола или у запального отверстия. Из двенадцати стрелять нельзя, даже не знаю, можно ли их будет отремонтировать.
— Нужно отремонтировать всё, что удастся…, - у Волкова даже настроение ухудшилось от таких новостей, — мне мушкеты эти нужны.
Роха понимает это: