— Да, именно так. Тайную чеканку своей монеты любой князь посчитает делом худшим, чем предательство.
Фейлинг, задумавшись, примолк, а Волков продолжил:
— Максимилиан, вам придётся с сержантом Вермером остаться тут на ночь, чтобы никому в голову не пришло понырять тут в темноте.
— Хорошо, я прослежу.
— Хайценггер.
— Я тут, господин.
— Телеги нужны, я тут серебро на ночь оставлять не хочу. Пошли в лагерь кого-нибудь, пусть найдут Мильке. Нужно не менее десяти телег, и то за один раз не управиться. В общем, займись перевозкой серебра.
— Да, господин.
Пока дожидались телег, пока отвозили серебро в лагерь, к его шатру, уже наступила ночь. Сел он ужинать в темноте. В шатре, в духоте, сидеть не хотел, просил ужин подать на улице. Аппетит у него был отменный, еда вкусна, а вино отлично. Ко всему этому не хватало ему собеседника, очень ему хотелось поделиться с кем-нибудь и радостью, и мыслями, и тревогами. Ну не с денщиком же. И как будто Господь его услыхал. Пришёл полковник Брюнхвальд.
Поначалу Волков обрадовался товарищу, да вот только товарищ вид имел озабоченный, такой что даже и свете одной лампы, что стояла на столе, эту озабоченность Волков увидал.
— Что случилось, Карл? — позабыв про свои радости, спросил Волков.
— Сержанты говорят, что среди солдат пошёл разброд, — произнёс Брюнхвальд.
— Что? — искренне удивился Волков. Он думал, что солдаты им довольны, сегодня же только генеральский чин его поддержали. — В чём дело, Карл? Что им не так?
— Вы на берегу целыми днями находитесь… Вы не видели, что у восточного моста на Рункель купцы целым табором встали, скупают всё, что вы дозволили продать, казна солдатских корпораций полна серебром, девки со всей округи собрались, пивовары везут и везут сюда пиво.
— Так солдатам-дуракам радоваться нужно.
— А они не радуются.
— Отчего же? — не понимал генерал.
— Слух по лагерю пошёл, что вы войско распускать после кампании не намерены. Что вы их на горцев поведёте. А им очень того не хочется, — Брюнхвальд развёл руками: вот так вот.
«Ах вот оно что».
Теперь Волкову всё стало ясно. А Карл продолжал: