Убийца Шута

22
18
20
22
24
26
28
30

Я шагал по коридору с Би на руках. Я повернул к лестнице, чтобы подняться в ее спальню, но она вдруг ожила и, скрутившись, вырвалась. Она приземлилась на ноги, покачнулась и изогнулась, чуть не упав. Какое-то мгновение она казалась текучей, как вода. Затем Би отскочила от меня, закричав через плечо:

— Это путь, Фитц Чивэл. Это путь!

Ее голос звенел, когда она побежала прочь от меня.

Я погнался за ней. Ребенок мчался, и ее стройные ножки, казалось, едва касались пола. Она бежала к Западному крылу дома, в самую неиспользуемую его часть, и, к счастью, не в ту, где работали плотники. Она свернула в коридор, который привел к одному из садиков Пейшенс. Я думал, что поймаю ее, но она неслась как ветер, прокладывая путь через вазы с папоротником и толстые горшки, заросшие лианами.

— Би! — прошептал я, но она не остановилась.

Я прыгал и вертелся на узкой дорожке, то и дело натыкаясь на препятствия, и беспомощно наблюдал, как она потянула дверь и бросилась на улицу, в часть сада, отделенную живой изгородью.

Я последовал за ней. Моя погоня и ее полет проходили в полной тишине, за исключением топота ее ножек и моей тяжелой поступи. Я не звал ее по имени, не просил остановиться или вернуться. У меня не было никакого желания привлечь внимание к странному поведению моей дочери и к своей неспособности сдержать ее. Что случилось с ней? И как я мог все это объяснить Риддлу, чтобы он не решил, что я забросил ребенка? Я был уверен, что он все доложит Неттл, и это укрепит ее настойчивое желание забрать Би. Что касается Шан, я не мог придумать худшего знакомства с Ивовым лесом, Би и со мной, чем то, чему она только что стала свидетелем.

Сад на этой стороне дома очень выиграл от бурной натуры Пейшенс. Если когда-либо здесь был воплощен план или замысел, сад либо перерос его, либо этот замысел могла понять только Пейшенс. Би вела меня все дальше и дальше через замысловатые джунгли, каменные стены, купальни для птиц и скульптуры. Она скользнула с заснеженной тропинки в заросли травы, прыгнула вдоль короткого частокола и побежала вниз, к голым шпалерам для вьющихся роз. Заснеженные каменные дорожки сменялись крутыми холмиками мха и папоротника, невысокие стены пересекались друг с другом, а в одном углу из приподнятых ваз над тропинкой рассыпался каскад лоз, превращая тусклый зимний день в туннель, затянутый зеленью. Я всегда любил случайность в саду; мне это напоминало о лесе и о путешествии через горы в поисках Верити и драконов. Но сегодня, казалось, он намеренно сдерживал меня, позволяя Би, как хорьку, ловко скользить вперед. Она вбежала под полог оранжереи вечнозеленых растений.

А потом я догнал ее. Она стояла неподвижно, разглядывая что-то на земле. Справа от нее древняя каменная стена, отмечающая границу сада, была затянута темно-зеленым мхом. Сразу за ней был крутой лесистый склон, а еще дальше — большая дорога, которая вела к главному входу в поместье и к подъездной аллее. Догнав ее, я тяжело дышал, и впервые подумал, что она слишком хорошо знакома с этой частью сада. Никогда не думал, что моя малышка может играть так близко от дороги. Даже о том, что она может уйти так далеко.

— Би, — я задыхался, когда подошел к ней достаточно близко, чтобы не кричать. — Ты никогда не должна снова…

— Крыло бабочки! — воскликнула она.

И замерла как статуя. Ее глаза распахнулись, и когда она посмотрела на меня, они казались черными с синими краями.

— Иди, — мягко прошептала она. — Иди к нему.

Она указала тонкой ручкой и улыбнулась, будто предлагая мне подарок.

Предчувствие беды с такой силой захватило меня, что сердце, и без того сильно стучащее, стало биться еще быстрее. Я шагнул туда, куда она показывала. Маленькое черное животное выскочило откуда-то и помчалось к лесу. Я вскрикнул от удивления и замер. Кошка. Одна из одичавших кошек, охотится на мышь. Просто кошка. Я сделал еще два шага и посмотрел вниз.

Там, на толстой подстилке из мха, пестрого от вчерашнего мороза, лежало крыло бабочки размером с мою ладонь. Блестящие красные, золотые, синие чешуйки разделялись темными жилками, напоминая стеклянный витраж. Я замер, прикованный к месту. Никогда я не видел такой большой и яркой бабочки, особенно в холодные дни в начале зимы. Я рассматривал крыло.

— Это для тебя, — прошептала она, избавив нас от безмолвия. — В моем сне это было для тебя. Только для тебя.

В каком-то оцепенении я опустился на одно колено. Я коснулся его указательным пальцем; крыло оказалось мягким и податливым, как тончайший шелк. Осторожно я взял его за кончик и поднял.

После этого оно изменилось. Крыло бабочки превратилось в невероятно легкий, воздушный плащ. Он развевался, как женская вуаль, а все цвета внезапно замерли в одном углу большого куска ткани. Сама ткань была оттенка мха и пятнистой тени, сливаясь с землей под вечнозелеными деревьями. Когда я поднял его и понял, что крыло бабочки было всего лишь подкладкой плаща, я наконец заметил то, что он скрывал.

Шут.