Убийца Шута

Бледный и изящный, как тогда, когда мы оба были мальчишками, он съежился на голой земле. Его руки были плотно прижаты к его телу, а подбородок — к груди. Белые, как лед, волосы были распущены, некоторые прилипли к щеке, остальные запутались в мягком мхе. Мне было тяжело видеть, как его щека прижимается к ледяной земле. Жук переполз с мха на его губу. Шут был одет не по погоде, видимо, пришел сюда с гораздо более теплых мест. На нем была длинная туника из хлопка с крупным узором на золотистом фоне, и простые штаны. Одна нога была в ботинке, вторая — голая, грязная и окровавленная. Его кожа была белоснежной, глаза закрыты, губы — как бледно-розовые жабры рыбы. Он не двигался. Потом я разглядел, что крупные розы на его спине на самом деле были пятнами крови.

В ушах загрохотало, края моего мира поглотила тьма.

— Папа? — Би потянула меня за рукав, и я понял, что она беспокоится.

Я опустился на колени подле Шута. Не знаю, как долго я стоял так.

— Все будет в порядке, Би, — сказал я ей, точно зная, что ничего подобного не будет. — Беги домой. Я позабочусь об этом.

Кто-то будто завладел моим телом. Я приложил пальцы к его горлу, под челюстью. Я ждал, и когда уже поверил, что пульса нет, почувствовал один удар. Он был еще жив. Его тело, и без того всегда холодное, было просто ледяным. Я обернул плащ вокруг него и взял на руки, не обращая внимания на его раны. Он терпел их какое-то время. Медлительная осторожность не спасет его, а вот холод может быстро прикончить. Он не издал ни звука. Он был очень легкий в моих руках, но ведь он никогда не весил много.

Би не послушалась меня, и я понял, что это меня не волнует. Она семенила рядом, треща вопросами, как непросохшее полено в огне, снова став просто ребенком. Я не обращал внимания. Ее необычный порыв прошел. Он по-прежнему беспокоил меня, но не так сильно, как потерявший сознание человек в моих руках. Проблемы стоит решать по одной за раз. Спокойно. Бесстрастно.

Внезапно я задумался, что же я чувствую. Ответ получился совершенно ясным. Ничего. Вообще ничего. Он умрет, и я был полон решимости перестать чувствовать что-либо до того момента, как это произойдет. Мне хватило боли от смерти Молли. Больше я не вынесу. Он давным-давно ушел из моей жизни. Если он никогда больше не вернется, я не испытаю нового чувства потери. Нет. Нет смысла испытывать какие-либо чувства к его возвращению, когда так очевидно, что я вновь его потеряю. Откуда бы он ни пришел, он проделал долгий путь, чтобы принести предсмертную агонию к моей двери.

Я в ней не нуждался.

Я обнаружил, что каким-то образом вспомнил всю дорогу через дикий сад, по которой гнался за Би. Она ждала меня у двери в оранжерею Пейшенс. Я не смотрел на нее.

— Открывай дверь, — сказал я и внес его внутрь.

Разум мой замер, решая, что же теперь делать, но мое тело и моя дочь — нет. Она бежала впереди меня, открывая двери, и я бездумно следовал за ней.

— Положи его здесь. На этот стол.

Она привела меня к небольшой мастерской, где Молли занималась ульями. Здесь было чисто, как везде, откуда она уходила, но все еще пахло ею и ее работой: ароматным медом, воском, даже мускусом мертвых пчел, оставшихся после чистки ульев. Это на самом деле был хороший выбор, потому что здесь можно найти ткань, промыть, высушить, завернуть, были ведра и…

Он тяжело вздохнул, когда я опустил его на стол, и я понял смысл этого вздоха. Как можно мягче я перевернул его на живот. Он слегка застонал от боли, но я знал, что травмы спины всегда опаснее.

Би молча наблюдала. Потом взяла два маленьких ведерка, предназначенные для меда.

— Горячей воды или холодной? — спросила она меня серьезно.

— И той и той по чуть-чуть, — ответил я.

Она остановилась у двери.

— Мед хорош против заражения, — сказала она строго. — Человек-бабочка будет чувствовать себя здесь как дома. Пчелы, пожалуй, не очень сильно отличаются от бабочек.