Убийца Шута

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так делают дети по вечерам. Они идут спать, чтобы взрослые смогли побеседовать.

Я подумала об этом, а потом посмотрела в огонь. Будет ли теперь отец отправлять меня в постель по вечерам, чтобы остаться наедине с Шан и беседовать? Я взяла кочергу и крепко ударила горящее полено, подняв сноп искр. Потом еще раз.

— Прекрати! Напустишь дыма.

Я ударила его еще раз, а затем положила кочергу на место. Я не смотрела на нее.

— Хорошо, что ты не носишь юбки. Испачкала бы весь подол. Почему ты сидишь у камина, а не в кресле?

Стулья были слишком высоки. Мои ноги болтались. Я заново посмотрела на чисто выметенные кирпичи.

— Здесь не грязно.

— Почему ты одеваешься, как мальчик?

Я посмотрела на тунику и штаны. На лодыжке висела паутинка. Я сняла ее.

— Я одета удобно. Вам нравится носить все эти слои юбок?

Шан резким движением разметала их вокруг себя. Они были красивы, как лепестки раскрытого цветка. Верхние юбки были синие, всего на один оттенок светлее синего баккипского. Нижняя юбка была голубая, и ее кружевной край выглядывал совсем не случайно. По цвету она подходила к бледно-голубому лифу, а кружева юбки были такие же, как на манжетах и воротнике платья. Эти платье и юбка были куплены не на каком-нибудь базаре на перекрестке. Они, наверное, были сшиты специально для нее. Она удовлетворенно их пригладила.

— Они теплые. И очень красивые. Очень дорогие, — она подняла руку и коснулась сережек, будто я могла не заметить их. — И вот еще что. Жемчуг из Джамелии. Лорд Чейд купил их для меня.

На мне была простая туника, сшитая мамой, и достаточно скромная шерстяная рубашка с длинными рукавами. Туника, перехваченная в талии ремешком, прикрывала колени. Под ней были только шерстяные гетры и тапочки. Никто никогда не говорил мне этого, но сейчас я вспомнила, как одеты мальчики с конюшни. Почти так же, как я. Даже девушки с кухни всегда носили юбки. Я посмотрела на манжеты. Они были запачканы паутиной и мелом после моих сегодняшних приключений. Колени гетр тоже были грязными. Я вдруг понял, что мама переодела бы меня к обеду с гостями. Возможно, одела бы меня в красные юбки. И заплела в волосы ленточки. Я подняла руку и пригладила то, что от них осталось.

Шан кивнула.

— Так лучше. А то стояли, как перья на птичьей голове.

— Они слишком короткие, чтобы их заплетать. Я обрезала их, потому что умерла мама.

Мгновение я смотрела прямо ей в глаза. Шан ответила холодным взглядом. Потом сказала:

— Я могу только желать, чтобы моя мать умерла. Уверена, это сделает мою жизнь проще.

Я перевела взгляд на ее колени. Ее слова поразили меня, и я пыталась понять, почему. И вскоре поняла. Она считает свою боль важнее моей. Я чувствовала, что она сказала, что жизнь ее бессердечной мамы — это величайшая трагедия в сравнении со смертью моей мамы. В тот момент я возненавидела ее. А еще обнаружила одну важную вещь. Я могу сделать как отец: поднять глаза, встретить ее взгляд и не выразить ничего, что думаю, на своем лице.

Эта мысль меня удивила. Я изучала ее, не говоря ни слова, и поняла, что Шан не разделяет эту мою способность. Все, что она чувствовала в этот момент, свободно и отрыто читалось на ее лице. Может быть, она думала, что я слишком мала, чтобы читать по ее лицу, или вообще не придавала этому значения. Но она ничего не пыталась скрыть от меня. Она знала, что ее грубые слова причинят мне боль. Она была несчастна, возмущена необходимостью быть в моем доме и раздражена тем, что ее оставили со мной. И во всех эти страданиях она винила меня, потому что я была рядом. И потому что она думала, что я не могу ударить в ответ.