— Она умерла, — прошептала Би, и вдруг все снова стало реальным.
— Я знаю, — сказал я тоскливо.
Она подергала меня за руку.
— Ты ведешь нас в темноту и туман, к пастбищу. Иди сюда.
Она потянула меня в сторону, и я понял, что мы шагаем по туманной лесной полосе земли возле пастбища. Она повернула обратно к Ивовому лесу, где тускло светилось несколько окон.
Мой ребенок вел меня домой.
Мы бесшумно прошли по темным коридорам поместья. Через увешанный флагами холл, вверх по лестнице и вдоль по коридору мы прошли тихо. Я остановился у входа в ее комнату и внезапно вспомнил, что она не может спать там. Я посмотрел на нее и возненавидел себя. Ее нос стал ярко-красной кнопкой. На ней был зимний плащ и сапоги, а внизу — только шерстяная рубашка. Теперь она промокла до колен. Ох, Би.
— Давай найдем тебе чистую ночную рубашку. Сегодня ты будешь спать в моей комнате.
Я вздрогнул, вспоминая логово кабана, в которое превратилась моя комната. Ничего не поделаешь. Я хотел сжечь каждый клочок белья в ее комнате, чтобы избежать заражения ужасными существами, которые были в девушке. Я подавил дрожь от мысли о жестоком приговоре, который ей вынесли. Необратимом приговоре. Наказание за предательство — долгая мучительная смерть, которую не остановят мольбы и оправдания. Я до сих пор не знал, кто такие «они», но уже презирал их.
Я зажег свечу от огня в камине, а Би пошла к сундуку с одеждой. Ее ночная рубашка оставляла на полу мокрый след. Она подняла тяжелую крышку, подперла ее плечом и начала рыться в вещах. Я оглядел комнату. Ободранная кровать казалась обвиняюще-обнаженной. Сегодня, в этой комнате, я убил девушку. Разве я позволю, чтобы мой ребенок снова спал здесь? Она не найдет здесь покоя после всего, что я сделал. Даже если и не подозревает об этом. Она верит, что курьер просто умерла от ран. Но это убийство будет еще долго давить на меня. Я не хочу, чтобы моя дочь спала в кровати, где я кого-то убил. Завтра я подниму тему ее переезда в другую комнату. А сегодня ночью…
— СТОЙ! Просто остановись, пожалуйста! Оставь меня в покое! ПОЖАЛУЙСТА!
Этот голос, сорвавшийся в конце на визг, принадлежал Шан.
— Оставайся здесь! — крикнул я Би и рванулся из комнаты.
Временная комната Шан была в конце коридора. Я сделал несколько шагов, прежде чем Риддл, в ночной рубашке, с кинжалом в руке и дико встопорщенными волосами, тоже появился в коридоре. Плечом к плечу, мы побежали. Голос Шан становился все выше от ужаса.
— Мне жаль, что ты мертв. Я не виновата, я не виновата! Оставь меня в покое!
Дверь ее спальни резко распахнулась, и плачущая Шан выскочила в тускло освещенный холл. Ее каштановые волосы разметались по плечам ночной рубашке. В одной руке у нее был кинжал, прекрасное изящное лезвие, и даже в состоянии ужаса она держала его так, будто знает, как им пользоваться. При виде нас она закричала еще громче. Потом признала Риддла и, задыхаясь и выкрикивая его имя, упала в его объятия, едва не напоровшись на кинжал. Она, казалось, не заметила, когда он схватил ее запястье и, сдавив его, заставил уронить ее собственное оружие.
— Что, что случилось?
Мы оба кричали, но в ответ она только выла и так крепко обнимала Риддла за шею, что я испугался, как бы она не задушила его. Она уткнулась лицом в его грудь, и он отвел свой кинжал в сторону, а второй рукой неловко поглаживал ее. Она бормотала что-то снова и снова, но я никак не мог понять ее. Я наклонился и поднял ее клинок. Я узнал этот стиль, он был сделан специально для наемного убийцы. Очевидно, она не была уверена, что ее навыки смогут защитить от призрака. Я спрятал кинжал в рукав.
— Я проверю ее комнату. Охраняй ее, — сказал я Риддлу но, когда я прошел мимо них, она вдруг подняла голову и завопила:
— Не ходите туда! Не ходите туда! Там его призрак, он плачет и плачет! Он обвиняет меня. Роно обвиняет меня!