— Прости меня, — искренне сказал я. — Я плохо знаю кошек, и у меня никогда не было своей кошки. Наверное, я сказала что-то не то.
Внезапно он поднял одну из своих задних ног, вознес ее к потолку и начал вылизываться. Я поняла, что это знак оскорбления и сносила его в полном молчании. Он делал это ужасно долго. Я начала замерзать. Тайком я накинула краешек плаща на плечи.
Закончив наконец, он снова сосредоточил свои круглые, немигающие глаза на мне.
Его история звучала правдиво. За исключением последней фразы. Я знала, что он лжет. Он знал, что я знаю, что он лжет. Не двигая ртом, он лениво улыбнулся. Возможно, он сделал это ушами. Он был готов отстаивать свой рассказ. Глубоко в моем сердце глухо прорычал Волк-Отец. Ему не нравился этот кот, но его рык предупредил меня так же, как и кота.
— Ну что ж. Я буду оставлять здесь плащ на ночь, чтобы ты на нем спал.
Ага. Я наклонила к нему голову.
— Что есть у меня такого, чего хочет кот?
Его глаза сузились.
— Кошачья мята. И блошиная травка.
Я знала это. Эту традицию начала мама.
— Это я смогу.
Он потихоньку подошел ближе, потом забрался ко мне на колени и улегся.
— Я могу сделать это, — согласилась я.