— Значит, ты ее любишь? — спросила она тихо. — Ты не стыдишься ее? Не в ужасе, что я подарила тебе такого странного ребенка?
— Конечно, я люблю ее! — вопрос встряхнул меня. Как она могла сомневаться во мне? — Она моя дочь, ребенок, которого мы ждали все эти годы! Как ты могла подумать, что я не полюблю ее?
— Потому что некоторые мужчины не смогли бы, — просто сказала она.
Она повернула дочку и положила на колени, чтобы я лучше рассмотрел ее. Это ее разбудило, но она не заплакала, а смотрела на нас обоих глубокими голубыми глазами. Она почти тонула в мягкой рубашонке. Даже горловина была слишком широкой, обнажая маленькое плечико. Молли одернула ее, закрывая.
— Фитц, произнеси то, что мы оба знаем. Она — странное маленькое существо. Я была беременна так долго. Я знаю, ты сомневаешься, но просто поверь мне. Я вынашивала ее в течение двух лет. Может быть, даже дольше. И все же она родилась такой маленькой. Посмотри на нее теперь. Она редко плачет, но наблюдает, как сказала Тавия. Все еще слишком маленькая, чтобы держать голову, а выглядит такой понимающей. Наблюдает, переводит глаза от тебя ко мне, пока мы говорим, будто слушает и понимает каждое слово.
— Может быть и правда понимает, — сказал я с улыбкой, но не смог поверить в это.
Молли снова взяла ее на руки и с трудом продолжала, не поднимая глаз.
— Любой другой человек посмотрит на нее и назовет меня потаскухой. Волосы светлые, как у весеннего ягненка, и такие голубые глазки… Никто не поверит, что она — твоя дочь.
Я рассмеялся вслух.
— Ну, только не я! Она моя. Моя и твоя. Дарованная нам, как чудо, как ребенок, подаренный пикси в старой сказке. Молли, ты же знаешь, что у меня есть Уит. И я скажу тебе откровенно: когда я впервые ощутил ее запах, то сразу понял, что она моя. И твоя. Наша. Я никогда не сомневался в этом, — я освободил одну из рук Молли, развернул стиснутые пальцы и поцеловал ладонь. — И я никогда не сомневался в тебе.
Я осторожно потянул ее ближе, чтобы она прислонилась ко мне, тронул ее локон и стал накручивать его на палец. Потребовалось какое-то время, прежде чем я почувствовал, как ее зажатые мышцы расслабились. Она успокоилась. Установился короткий мир. Тихо бормотал огонь, ветер на улице шумел в старых ивах, давших название этому месту. В течение нескольких мгновений мы были просто семьей.
Потом я собрал все свое мужество и заговорил снова.
— Но я не хотел бы разглашать ее рождение как можно дольше. Не потому, что сомневаюсь, что она моя, или боюсь ее необычности.
Молли слегка покачала головой. Чувствовалось, что она считает меня крайне глупым. Я понимал это, но не выпускал из объятий, и она не отодвигалась от меня. Прижавшись лбом к моей груди, она весело заговорила:
— Как долго, дорогой? Год? Два? Может, откроем ее миру на шестнадцатый день рождения, как принцессу в старой сказке?
— Я знаю, это звучит смешно, но…
— Это ПРАВДА смешно. Вот почему это звучит смешно. Слишком поздно для секретов. Слуги знают, что у нас есть ребенок, значит, узнает деревня, и, несомненно, все их родственники вверх и вниз по реке тоже узнают. Фитц, дорогой, ты должен был послать эти письма. Теперь Неттл и мальчики будут удивляться, почему они задержались. Если у нас появится секрет, старый лорд Чейд начнет вынюхивать вокруг да около, как собака лису на дереве. Я уж не говорю о том, как будет удивлена старая королева. И чем дольше мы замалчиваем новость, тем больше вопросов у людей появится. Действительно ли она наша? Или это ребенок какой-то бедной девушки, которой пришлось отдать ее? Может мы нашли ее в дупле дерева в лесу, или она какой-то подменыш, которого пикси оставили на нашем пороге?
— Это нелепо! Никто не поверит в такое!
— Проще поверить в это, чем в то, что родители скрывают законнорожденного ребенка даже от ее братьев и сестры. Вот мне уже трудно в это поверить.
— Ну что ж, — я проиграл. — Завтра я отошлю письма.