Убийца Шута

В ту ночь я пошел в нашу комнату, собрал постельное белье и вернулся в детскую. Я спал на полу у двери, как волк, охраняющий свое логово и детеныша. И чувствовал себя отлично.

Следующий день был наполнен наслаждением и тревогой. При свете утренней зари я понял, какими нелепыми были мои планы отказаться от ребенка. Слуги в большом доме знают все, и Рэвел немедленно поймет, что никакого подкидыша не могли принести этой ночью. Я не мог скрыть от слуг, что Молли родила ребенка, поэтому предупредил всех, что младенец очень маленький, а мать устала. Уверен, что они посчитали меня совсем сумасшедшим, как и Молли, когда я настоятельно потребовал собрать еду и не беспокоить ее. Не только моя искренность относительно младенца в доме, но и мой авторитет как мужчины в этом женском окружении мгновенно были поставлены под сомнение. По одному, по двое-трое служанки Ивового леса то и дело находили срочные поручения, требующие посетить детскую. Сначала кухарка Натмег настаивала, что должна обсудить с Молли меню на обед и ужин в такой знаменательный день. Ее дочь Майлд проскользнула вместе с ней тонкой тенью за крепким материнским станом. Молли не знала о моих усилиях сберечь ее покой. Я не мог винить ее за некоторое чопорное самодовольство, когда она предъявила ребенка кухарке и ее дочери.

Молли, думаю, понимала только, что доказывает их неправоту, что она на самом деле была беременна, и что все их презрительные отказы ее желанию обустроить детскую были ошибкой. Она была величественна, как королева, когда они придвинулись, разглядывая крошечный сверток, который она покровительственно держала. Кухарка взяла себя в руки, улыбнулась и отметила, какая «славная малютка» наша дочь. Майлд менее сдерживали приличия.

— Она такая крохотная! — воскликнула девочка. — Как куколка! И бледная, как молоко! Какие голубые глаза! Она слепая?

— Конечно, нет, — ответила Молли, глядя на своего ребенка с обожанием.

Кухарка шлепнула дочь и прошипела:

— Что за манеры!

— Моя мать была светловолосая. С голубыми глазами, — заявил я.

— Ну, тогда это все объясняет, — ответила Натмег с каким-то неестественным облегчением. Она присела в реверансе перед Молли. — Госпожа, на обед у нас будет речная рыба или соленая треска? Все знают, что рыба — самое лучшее блюдо для роженицы.

— Речной рыбы, пожалуйста, — ответила Молли, и после принятия этого громадной сложности решения кухарка с дочерью быстро удалились.

Едва прошло время, достаточное, чтобы Натмег вернулась к своим обязанностям, как на пороге комнаты возникли две горничные с вопросом, требуется ли матери или ребенку свежее белье. Каждая несла охапку, и они чуть не затоптали меня, стараясь пройти в комнату, настаивая, что «если не сейчас, то скоро понадобится, все знают, как быстро младенец марает кроватку».

И снова я наблюдал нервный спектакль, когда женщины безумно удивлены, а затем выражают восхищение моей дочерью. Молли, казалось, не замечала этого, но все инстинкты сигналили мне об опасности. Я хорошо знал, как обходятся с маленькими существами, которые отличаются от всех. Я видел, как заклевывали до смерти хромых цыплят, как коровы отталкивали слабых телят, а маленьких поросят не допускали к соскам. У меня не было никаких оснований думать, что люди в этом отношении были лучше животных. Я буду настороже.

Появился даже Рэвел, держа поднос, на котором стояли невысокие вазочки с цветами.

— Зимние анютины глазки. Они так выносливы, что цветут в теплицах леди Пейшенс почти всю зиму. Правда, они выглядят не очень свежими. За ними не так хорошо ухаживают, как когда-то.

Он покосился в мою сторону, однако я стойко пропустил его слова мимо ушей. А потом Молли оказала ему честь, как никому другому. Она положила крошечный сверток в его неуклюжие руки. Я наблюдал, как Рэвел замер, приняв его. Длинные пальцы охватили младенца, и заботливая улыбка сделала глупым его обычно мрачное лицо. Он посмотрел на Молли, их глаза встретились, и я был так близок к ревности, как мужчина, который видит, что кто-то разделяет его восхищение женщиной. Он не сказал ни слова, пока держал младенца, и передал ее Молли только когда в дверь постучалась горничная и попросила его совета. Прежде чем уйти, он тщательно расставил вазочки с маленькими цветочками так, что цветы и ширмы очаровательно совпали. Это заставило Молли улыбнуться.

В первый день жизни дочери мне не хотелось много работать. Как только выдавалось свободное время, я заглядывал в детскую. Я наблюдал за Молли и нашей малышкой, и чем дальше, тем больше моя тревога сменялась восхищением. Младенец был таким крошечным. Каждый ее взгляд казался чудом. Ее маленькие пальчики, венчик бледных волос на затылке, нежно-розовый цвет ее ушек — мне казалось удивительным, что такой набор чудесных деталей мог незаметно вырасти внутри моей жены. Безусловно, она была итогом самоотверженной работы какой-то волшебного художника, а не результатом простой взаимной любви. Когда Молли ушла мыться, я остался у колыбели и смотрел, как она дышит.

У меня не возникло желания взять ее на руки. Она казалась слишком нежной для моих рук. Как бабочка, подумал я. Я боялся, что прикосновением могу навредить этой мерцающей жизни, остановить ее. Вместо этого я смотрел, как она спит, как еле заметно подымается и опускается одеяльце. Ее розовые губки шевелились, будто и во сне она сосала грудь. Когда мать вернулась, я пристально наблюдал за ними, как за актерами, разыгрывающими пьесу. Молли была очень спокойной, уверенной и сосредоточенной матерью, какой я ее никогда не видел. Это исцелило что-то во мне, пропасть, о которой я не ведал, пока она не заполнилась. Какой же чудесной матерью она была! В ее объятиях мой ребенок был в безопасности и окружен заботой. То, что она семь раз становилась матерью до этого дня, казалось для меня не менее удивительным. Я подумал о женщине, которая держала меня и смотрела так же. Тихая печаль охватила меня, когда я задумался: что, если она еще жива? что, если бы она узнала все, что со мной произошло? Похожа ли моя маленькая дочка на нее? Но когда я смотрел на ее профиль, я видел только, как она бесподобна.

В ту ночь мы с Молли поднялись по лестнице в нашу спальню. Она легла, устроив запеленутого ребенка в центре кровати, и когда я присоединился к ним, то почувствовал, будто создал вторую половину оболочки вокруг драгоценного семени. Молли заснула сразу же, положив одну руку на спящего ребенка. Я неподвижно лежал на краю кровати, и странно было осознавать крошечную жизнь, отдыхающую между нами. Я медленно двигал руку, пока смог вытянуть один из пальцев и коснуться руки Молли. Тогда я закрыл глаза и соскользнул в сон. Я проснулся, когда ребенок завертелся и захныкал. Даже в темноте я почувствовал, как Молли поднимает ее и прикладывает к груди. Я слушал слабое причмокивание ребенка и глубокое медленное дыхание Молли. И снова заснул.

И увидел сон.

Я вновь стал мальчиком из замка Баккип и шел по каменной стене, окружающей сад. Был теплый и солнечный весенний день. Пчелы гудели среди ароматных цветов вишни, щедро усыпавших дерево, склонившееся к стене. Я почувствовал себя увереннее, когда достиг объятий его ветвей в розовых лепестках. Наполовину скрывшись в них, я замер, услышав голоса. Азартно кричали дети, наверное, увлеченные какой-то активной игрой. Страстное желание присоединиться к ним наполнило меня.