Странствия Шута

— Не для меня, — коротко ответил я. Затем все-таки пришлось разъяснить: — Но она не любит украшения и кружева. И вообще не самая женственная из маленьких девочек.

Я вспомнил ее в тунике и штанишках, с грязными коленками. Ее короткие волосы, обрезанные во время траура.

— Мне нужно вернуться в Баккип, — заявил я неожиданно даже для самого себя.

— Зачем? — спросил Чейд.

— Я должен поговорить с Шутом. Нужно рассказать ему обо всем, что здесь произошло, о людях, побывавших здесь и узнать, представляет ли он, чего они хотят и куда они могут увезти наших дочерей. Сомневаюсь, что из моих слуг ты выжмешь еще что-то новое.

Я не хотел думать, что мне просто страшно услышать, что вспомнят кухарки, особенно маленькая Эльм. Некоторые конюхи, выпив настой и обретя воспоминания, могли только бессвязно бормотать. Бесшумная резня в конюшне уничтожила несколько семей. Когда большинство очнулось от этого ужаса, бесконечное забудь, забудь, забудь стало тише. Даже те, кто еще не получил своей дозы, начали беспокоиться, а когда человек, входящий в мой кабинет, начинал плакать, а затем замолкал, истощенный, запах страха в поместье становился все сильнее. Бродя по дому, я замечал, как слуги рассматривают выломанные двери или изрубленные гобелены, привыкая к тому, что они пережили, забыли и теперь вспоминают заново.

Чейд кашлянул, привлекая мое внимание.

— В Баккип мы вернемся вместе. Предлагаю после ужина вызвать оставшихся слуг и всем сразу дать настой. Так мы сможем точно узнать о появлении налетчиков и судьбе Шайн и Би. Я тоже сомневаюсь, что мы обнаружим что-то новое, но глупо отбрасывать возможность того, что кто-то из них может знать какую-то важную деталь.

Меня раздражала его правота. Я очень хотел делать что-то, а не просто сидеть и слушать рассказы моих людей о том, как над ними издевались. Я покинул его, зная, что если он найдет что-то важное, то позовет меня. Проверил Олуха, убедился, что ему удобно и не скучно, и нашел его вместе с Фитцем Виджилантом. Нет, Лантом, напомнил я себе. Бастард, но не Виджилант. Эти двое были хорошо знакомы в Баккипе, и мне нравилось, что Лант искренне любил Олуха. Немного подавленный, Лант позволял ему рисовать на восковых табличках, которые мы покупали для его учеников, и тот был очарован тем, что мог писать на них, а затем смотреть, как все исчезает.

Я оставил их и побрел по поместью. Нигде здесь я не мог спрятаться от той беды, что постигла меня. Лица встреченных слуг были бледны и обеспокоены. Все, что налетчики не смогли забрать, они разбили. Ослепленные беспамятством, мои люди не стали убирать или чинить вещи. Дуга из капель крови на стене описывала чью-то смерть.

А я даже не знал, чью.

Когда-то я говорил: «Мои люди. Мой дом.» Я гордился тем, что забочусь о них, хорошо плачу им, хорошо отношусь к ним. Теперь этот образ треснул, как яйцо. Я не смог защитить их. Радуга комнат, которую мы возродили для Би и Шан, казалась бесполезной суетой. Сердце моего дома было украдено. Я даже не мог заставить себя сходить к могильному холму Молли. И как хозяин, и как отец, я с треском провалился. Я стал ленивым и беспечным, распустил свою охрану настолько, что она вообще ничего не охраняла. Сложно было отличить стыд от страха, крутившего мои кишки. Жива ли Би, мучают ли ее, пугают ли? Или она давно мертва и выброшена в снег на краю заброшенной дороги? Если они поверили, что она мальчик, но обнаружили ошибку, что они сделали? Ни один из моих ответов на эти вопросы меня не радовал. Неужели они будут мучить ее, пока не убьют? Может, они мучают ее прямо сейчас, как когда-то — Шута? У меня не было сил обдумывать эти вопросы, и я не мог позволить себе не думать о них.

Я стал подбирать людям работу. Это было единственное упражнение из всех, которое могло занять их умы, постигающие то, что случилось здесь. Я зашел во временные стойла и встретил там нескольких конюхов. Коротко рассказав о наших потерях, я долго слушал то, что они хотели поведать мне. И хоть никто из них меня не винил, но угли моего стыда и вины разгорались все сильнее. Начальником конюшен я назначил Кинча. Он помогал Талерману, а я оценил жест Персеверанса в своем решении. Я разрешил ему послать за плотниками и деревом, и начать разбор пожарища на месте старых конюшен.

— Тогда мы разведем огонь и сожжем все, что осталось, — сказал он мне. — Там тела людей перемешаны с останками животных. Мы отпустим их в дым и пепел вместе, и на этот раз, пока они горят, мы хорошо запомним, кем они были.

Я поблагодарил его. Со времени смерти Молли мои волосы не слишком отросли. Я даже не мог связать их в хвост воина. Но я отрезал как можно больший клок и отдал его Кинчу, попросив проследить, что их сожгут на этом погребальном костре. Он взял мой символ траура и обещал сжечь его вместе со своим.

Я спросил, кто следит за птицами, и ко мне подошла девочка лет четырнадцати, заявив, что это была работа ее родителей, а теперь — и ее. Застенчивый молодой человек из конюшен сказал, что непременно поможет ей привести в порядок голубятню, и она с благодарностью приняла его предложение.

Так все и шло. Диксон был все еще беспечно забывчив, но многие из слуг начали возвращаться к работе. Когда я вновь оказался в доме, несколько поврежденных гобеленов уже были сняты, входные двери починены и полностью закрывались.

Ужин проходил мрачно. Капитан Роустэров присоединился к нам за столом, вместе со своим помощником. Капитан Стаут был примерно моих лет, и не сразу связал Тома Баджерлока и Фитца Чивэла Видящего. Он удивил меня, вспомнив то, что я делал с перекованными во время войны с Красными кораблями.

— Это была грязная, кровавая работа. И опасная. Тогда я восхищался вами. Потом я потерял вас из виду, но всегда помнил, что хватка у вас есть.

Он говорил прямо и открыто. Два года он командовал Роустэрами, и ему очень хотелось сделать из этой банды разбойников и воров что-то дельное.