Он повернулся и пошел прочь.
Наконец-то я смогла глотнуть воздуха. Мне безумно хотелось куда-то выплеснуть свой страх.
— Мы так не договаривались, командир Эллик, — смело проговорила Двалия вслед уходящему мужчине. — Если хоть волос упадет с головы этого мальчика, в заливе Боттера мы не заплатим вам. Человек, у которого ваши деньги, не отдаст их, если я не останусь в живых и сама не попрошу его об этом. А если с мальчиком что-то случится, я не произнесу ни слова.
Она говорила очень уверенно. С кем-то другим этого могло бы сработать. Но когда Эллик с рычанием обернулся к ней, я вдруг поняла, что зря она, пытаясь напугать его, упомянула про деньги. Он жаждал не богатства.
— Есть много способов превратить вас, ваших бледных слуг и вашего мальчишку в золото. Мне даже не нужно ждать, когда мы доберемся до залива Боттера. В Чалседе в каждом порту есть работорговцы, — он оглянулся на замерших лурри и презрением бросил: — Но ваши белые лошади принесут больше денег, чем эти бескровные девчонки и хилые парни.
Двалия замерла и побледнела.
— Я — чалсидианец, командир и господин, — закричал он, заполняя ночь своим голосом, — не по рождению, но благодаря своему верному мечу. Мной не могут управлять плаксивые бабы и запуганные сплетники-жрецы! Я делаю то, что считаю лучшим для себя и людей, принесших мне клятву.
Двалия выпрямилась. Ее приспешники сбились в кучку, как овцы, прячась друг за другом. Одесса так и держала меня перед собой. Защищала ли она меня или прикрывалась, как щитом? Вернулась Шан. Она встала недалеко от толпы лурри и бросала яростные взгляды в сторону чалсидианцев. Я снова смогла сделать вздох и была готова убегать.
Я замерла. Двалия справилась со своим страхом и заговорила в спину Эллика. Она безумна? Или так привыкла командовать, что не может разглядеть шаткости своего положения?
— Твои люди присягнули тебе. Клялись, да? Клялись так же, как ты дал слово мне, когда мы договаривались. И теперь ты можешь верить их обещаниям и не сдерживать своего? Тебе щедро заплатили, так щедро, что тебе не нужно было грабить. Но ты грабил, не повинуясь моему приказу. Обещал, что не будет никакого вреда людям, кроме неизбежного. А вместо этого? Глупые погромы, выломанные двери, сорванные гобелены. Оставили ненужные приметы по нашей дороге. Убийства без необходимости. Насилие без цели.
Эллик не сводил с нее глаз. Затем откинул голову и расхохотался, и на мгновение я увидела его таким, каким он, наверное, был в юности — диким, безрассудным.
— Без цели? — повторил он и снова рассмеялся.
Его люди по двое, по трое, подходили ближе, чтобы посмотреть, что будет. Они разделили его веселье. Было понятно, что он делает все напоказ.
— Это слова женщины, не знающей о своей собственной цели в жизни. Но позволь заметить, что мои-то люди точно знали, как использовать тех баб.
— Ты нарушил свое слово! — Двалия пыталась говорить уверенно и обвиняюще, но получилось какое-то жалобное детское нытье.
Он поднял голову, посмотрел на нее, и было заметно, как уменьшается его уважение к этой женщине. Он даже попытался объяснить ей:
— У мужчины есть слово. И он может дать его другому мужчине, потому что они оба понимают, что это значит. Ибо у мужчины есть честь, и нарушить свое слово — значит осквернить ее. А это карается смертью. Но всем известно, что женщина никому не может дать слова, потому что у женщины нет чести. Сначала они обещают, а потом говорят: «Я не понимала, я не то имела ввиду, я думала, что это значит другое». А значит, женское слово ничего не стоит. Она может не сдержать его, и всегда это делает, ведь она не может замарать свою честь, — он коротко хмыкнул. — И не стоит убивать женщину, не сдержавшую слово, это ведь обычное дело.
Двалия, приоткрыв рот, глупо смотрела на него. Мы было жаль ее и страшно за всех нас. Даже я, ребенок, знала, что так думают все чалсидианцы. В каждом прочитанном мной свитке о них, в каждом отцовском рассказе они всегда нарушали свое слово. Они были способны зачинать детей рабыням, а потом продавать собственных потомков. Как она могла не знать ничего о народе, с которым заключила сделку? Ее лурри столпились позади нас бледным подобием солдат, стоявших за Элликом. Но те стояли, широко расставив ноги, положив руки на бедра или скрестив их на груди. А наши лурри толпились и жались друг к другу, перешептываясь ветерком, тревожащим мелкий осинник. Двалия никак не могла подобрать слов.
— Ну как я могу обещать что-то тебе? Я дал бы слово, честное слово мужчины в обмен на что? На мысль, которая занимала твою маленькую глупенькую головку в тот момент? — презрительно бросил он. — Ты хоть представляешь, как глупо звучали твои условия? — он покачал головой. — Тащишь нас в опасные земли, и для чего? Не ради сокровищ, денег, хороших вещей. Ради мальчишки и его служанки! Мои люди идут за мной и берут долю всего, что беру я. А что мы возьмем отсюда? Немного развлечений, несколько хороших клинков, малость копченого мяса и вяленой рыбы. Лошадей вот. Да мои люди смеются над таким набегом! А это нехорошо, потому что они не понимают, зачем прошли такой опасный путь за такой жалкой добычей. Они могут начать сомневаться во мне. А что мы делаем теперь, когда так далеко зашли в земли врага? Теряем время, избегаем дорог и деревень, и путь наш, который мог бы занять несколько дней, тянется уже месяц.
ebooksa