Странствия Шута

В глубине меня был еще один человек. Мальчик Чейда. Я набрал воздуха и вызвал эти воспоминания. Вспомнил, кем сделал меня Чейд. Теперь я был убийцей, и у меня было задание. Я убью их всех, как можно лучше, без раскаяния и лишних чувств. Эту работу нужно сделать спокойно и хорошо. Как в четырнадцать, когда я убил близнецов Бриджмора, как в пятнадцать, когда я убил Хуфера Веблинга. И я не мог вспомнить имя трактирщика, которого отравил тогда. Но это уже не важно.

Я думал обо всех заданиях, которые выбрасывал из головы, как только заканчивал с ними, о тихой работе, которой никогда не позволял быть частью моих воспоминаний, частью себя. Я вызвал их обратно и позволил им войти в меня. Вспомнил, как следил за Чейдом сквозь тьму или действовал один по его воле. Как Чейд предупредил меня, что такие убийцы, как мы, не расспрашивают друг друга о работе, не хвастаются и не записывают ее. Вспомнил десятки заданий. Король Шрюд не был жестоким или кровожадным королем. Мы с Чейдом были его последним оружием, нас применяли, когда остальные доводы были исчерпаны. Близнецы были жестокими насильниками. Дважды они стояли перед его престолом, принимали наказание и обещали раскаяться. Но отец не мог или не желал следить за ними, поэтому мой король неохотно отправил меня, как охотника за головами бешеных псов. Что сделал Хуфер или хозяин гостиницы — я не знал. Мне дали задание, и я выполнил его тихо и спокойно, не осуждая, а затем ушел, выбросив мысли о нем.

Убийцы не считают это маленькими личными победами. Но мы храним их, и я не сомневался, что Чад иногда делал то же, что делал сейчас я. Наверное, только теперь я понял, почему он предостерегал меня о таких воспоминаниях. Когда тебе всего четырнадцать лет, и ты перерезаешь горло двадцатитрехлетнему мужчине, это кажется борьбой равных. Но несколько лет спустя мужчина оглядывается назад и видит, как один мальчик убивает другого мальчика, который был достаточно глуп, чтобы напиться в неправильной таверне и пойти домой темной улицей. Я сказал себе, что такое понимание не разрушает изящества сделанного.

Наказав лошади стоять и не двигаться, я накинул капюшон, затянул шнуровку на предплечьях, перебирая свои убийства и вспоминая, что это то, в чем я действительно преуспел. Это было, как напомнил мне Шут, то, в чем я на самом деле хорош.

Я не тронул кровавый след девушки и лошади. Пошел вдоль него, не приближаясь, держась в тени деревьев. Я обдумывал лишь то, что видел. Эта девушка была частью силы, укравшей Би. Ее и лошадь расстреляли, скорее всего, при попытке убежать. Они мертвы так давно, что вмерзли в лед. Я почувствовал небольшое воодушевление. На одного противника, на одного человека, которого нужно убить, стало меньше. Возможно, гвардейцы Рингхилла уже встретились с чалсидианцами. Тишина леса говорила мне, что битва окончена. Возможно, Би и Шайн уже в безопасности. Теперь я пожалел, что принял эльфовую кору. Если что-то произошло, Дьютифулу доложат через Скилл или голубиной почтой. Если бы я не заглушил свой Скилл, я бы наверняка тоже узнал. Перехитрил сам себя. Мне оставалось одно — идти по кровавому следу. Я понимал, что животное, раненное стрелой, редко убегает далеко, и мне это не нравилось. Либо битва закончилась, и все солдаты покинули поле боя, либо случилось что-то очень странное.

Пока все не прояснилось, я старался быть осторожным. Двигался тихо, петлял. Глазами искал движение, особенно повторяющееся. Делал бесшумный шаг, замирал, выжидая. Я дышал спокойно, вбирая носом воздух, пытаясь учуять дым или другие приметы лагеря. Услышал отдаленный крик вороны. Еще один. Затем увидел ее, летевшую низко над лесом. Мотли почти сразу заметила меня и спустилась на ветку дерева над моей головой. Я страстно надеялся, что она не выдаст меня, пока я двигаюсь вдоль лошадиного следа.

Я слышал мягкий шелест ветра в деревьях, шорох падающего с веток снега, отдаленный птичий крик. А потом обычную тишину леса потревожили большие птицы. Хриплый встревоженный крик ворона, сопровождаемого вопящими собратьями. Мотли опустилась на мое плечо, как дружеская рука.

— Красный снег, — повторила она тише. — Падаль.

Я думал, что понимаю, о чем она, но все-таки продолжал осторожничать. Я наткнулся на других лошадей. Вспахивая снег, они носились между деревьев и даже забегали в кустарник. По крайней мере одна из них была ранена. Я не стал их ловить. Сначала нужно было найти, откуда они пришли и то, от чего они бежали. Я продолжил свою призрачную прогулку.

Подойдя к краю лагеря, я замер. Я внимательно осмотрел все, что мог разглядеть прежде, чем пойти дальше. Изучил упавшие палатки и потухшие костры. Тела, некоторые — в солдатской форме, некоторые — в белых мехах. Четыре вороны, слетевшиеся на падаль, затерялись среди них. Увлеченная лиса подняла глаза, какое-то время вслушивалась в тишину, а потом снова потянулась к человеческой руке, стараясь выгрызть мясо из предплечья. Две вороны, сидящие на животе трупа, простестующе закаркали: лиса мешала им ковыряться во внутренностях. Мягкие ткани человеческого лица уже исчезли. Милосердный холод сдерживал зловоние смерти. Я решил, что по крайней мере прошли сутки после резни.

Вряд ли здесь были гвардейцы Рингхилла. Времени им бы хватило, и они бы сожгли тела. Тогда кто? Ох, Би.

Медленным шагом, с вороной на плече, я кружил по лагерю. Трое саней, до нелепости яркие и вычурные, были пусты. От мороза алые боковины их потускнели. Я мысленно вел подсчет телам. Четверо в белом. Вот пятый. Шесть солдат. Седьмой. Восемь солдат. Шестеро Белых. Разочарование заполнило меня. Я хотел убить их сам.

Никаких признаков тела ростом с Би, ни одного трупа с пышными волосами Шайн. Я обошел весь лагерь. Девять трупов солдат. Одиннадцать трупов Белых. Последние были разбросаны по всему лагерю. Шестеро мертвых наемников лежали парами, будто они сражались друг с другом перед смертью. Я нахмурился. Это точно не могли сделать гвардейцы Рингхилла. Я двинулся дальше. Три мертвых лошади, одна белая и две гнедых. Две белые палатки обрушились внутрь. Три маленьких палатки. Три гнедые лошади у коновязи. Одна подняла голову и следила за мной. Я подкинул ворону на плече.

— Веди себя тихо, — сказал я ей, и она послушалась.

Лошади проводили ее глазами, а я проскользнул за белые палатки.

К первой я подошел сзади. Уит подсказал мне, что живых в ней нет. Пригнувшись, я разрезал ткань. Внутри лежали разворошенные одеяла и меха для сна. И тело. Она лежала на спине, раскиданные ноги рассказали о ее судьбе. Тускло серели волосы. Никакого блеска. Двенадцать мертвых Белых. У нее было перерезано горло. В этом лагере что-то пошло не так. А Би оказалась в центре всего этого. Я двинулся к следующей палатке.

Эта сохранилась лучше. И снова я потянулся к ней и снова не ощутил никакой жизни. Мой нож с шуршанием разрезал ткань. Я сделал надрез крест-накрест и расширил его, чтобы впустить внутрь свет. Никого. Только пустые одеяла и меха. Мешок для воды. Чья-то расческа, теплый носок, брошенная шапка. Запах. Не Би. Би всегда пахла очень слабо. Нет, это запах Шайн, ускользающий след одного их ее любимых тяжелых ароматов. С ним мешался запах, но мне хватило, чтобы понять, что она была здесь. Я разорвал ткань и вошел внутрь. Сильнее всего запах был в углу, а на шкурах рядом я уловил еле слышный запах Би. Я поднял одну, прижал к себе и вдохнул. Би. И запах болезни. Мой ребенок болел.

Пленница. Больная. И пропала. Холодный убийца во мне сражался с испуганным отцом. Внезапно они слились, и любые сомнения в том, что я могу и должен сделать, чтобы вернуть Би, исчезли навсегда. Все, что угодно. Я должен сделать все, чтобы вернуть своего ребенка. Все.

Я услышал звуки за палаткой. И застыл, еле дыша. Потом вышел наружу так, чтобы увидеть весь лагерь. Чалсидианский солдат только что сложил дрова рядом со старым кострищем, самому близкому к маленьким палаткам. Он опирался на меч. Когда я увидел его, он со стоном опустился на одно колено. Его другая нога, крепко перевязанная, мешала ему опуститься ниже, чтобы раздуть угли. Тогда он наклонился вперед, пытаясь ногой расшевелить их. Через мгновение показалась крошечная струйка дыма.

Он отламывал щепки и бросал в занявшийся огонь. Когда он вновь наклонился, чтобы расшевелить его, толстая светлая коса упала вперед. Выругавшись, он подобрал ее и спрятал под шапку.